Она пошла спать, и даже стакана воды не выпила. Нельзя сказать, что ей нездоровилось. Цвет лица оставался таким же, как всегда, и она смеялась над шутками со всеми. Я предположила, что она чем-то заболевала. Стивен со мной согласился. Конечно же заболевала. Обычно у нашей дочери был неотменный аппетит. Я не сомневалась, что следующим утром она будет умолять не идти в школу, ссылаясь на головную боль либо расстройство желудка. Но она не стала. Так же она не стала есть свой завтрак. Вечером — то же самое. Это было особенно удивительным, потому что я приготовила макароны с мясом и подливкой — вряд ли в моём репертуаре отыщется что-то, что дети любят больше. Несмотря на то, что — или потому что — это было одно из моих простейших блюд. Но Дэлия просто села и сказала, что не голодна, довольствуясь тем, что смотрела, как другие накладывают еду себе на тарелки. Муж пришёл домой поздно, после крайне тяжёлого дня — он работает в брокерской фирме в Сити — и очень изголодался. Он выглядел уставшим от повторяющихся отказов нашей дочери кушать.
— Слушай, — сказала я. — Ты должна поесть хоть немного. Ты ведь три дня уже ничего не ела!
— Ты ела что-нибудь на ланч? — спросил Стив.
Дэлия никогда не лжёт.
— Я не хотела, — сказала она.
Даже Кларк и Джейк смотрели на неё так, будто у неё было две головы.
— Но ты ведь любишь макароны, — сказал Стив.
— Попробуй хлеб с маслом, — сказал Джейк.
— Нет, спасибо.
— Эй, девушка, ты точно хорошо себя чувствуешь? — спросила я.
— Всё в порядке. Просто я не голодная.
Так что она просто сидела. Вечером в среду я вышла из кожи вон, но приготовила её любимое блюдо — жареную курицу, приправленную лимоном, под мятным соусом, с печёной картошкой и подливкой из красного вина, выложенную стручками зелёного горошка по краям. Она сидела и смотрела.
Хотя, похоже, ей нравилось наблюдать, как мы едим. В четверг вечером мы заказали китайской еды из нашего любимого ресторана. Тушёная говядина с имбирём, жареный рис с креветками, жареные вонтоны и кисло-сладкая свинина. Она сказала, что пахнет вкусно. И просто сидела. К вечеру пятницы остатки депрессионного менталитета в моей душе дали о себе знать, и я поймала себя на том, что кричу на дочь, говорю, что она не встанет с этого стула, молодая девушка, пока не съест хотя бы кусочек своих любимых пепперони, фрикаделек и пиццы с сосисками из своего любимого итальянского ресторана. Дело в том, что я беспокоилась. Я бы с радостью дала ей двадцатку лишь за то, чтобы увидеть, как она подносит немного этой волокнистой моцареллы ко рту. Но я не сказала ей этого. Вместо этого я стояла, указывая на неё пальцем и кричала, пока она не расплакалась, а потом я — ребёнок Депрессии во втором поколении — отправила её в кровать. Сделала в точности то же самое, что сделали бы мои родители.
Яблоко от яблони недалеко падает. Но к воскресенью её рёбра можно было увидеть даже под футболкой. Мы не стали отправлять её в школу в понедельник, а я не пошла на работу, чтобы пойти с ней на приём к врачу Уэллерс. Уэллерс была из тех старомодных докторов общей практики, которых скоро больше нигде не увидишь. Несмотря на солидный возраст — за семьдесят лет — она всегда приходила к пациентам домой даже во внеурочное время, если возникала такая необходимость. В Раи это было таким же неслыханным, как и честный механик. Уэллерс верила в домашнее лечение, а не больничное. Однажды, когда Джейк заболел бронхитом, она пришла осмотреть его ночью и заснула у меня на диване, прямо перед нетронутой чашкой кофе, а мы два часа ходили на цыпочках и слушали её храп. Утром в понедельник мы сидели в её приёмной и отвечали на вопросы, пока она осматривала глаза, уши, нос и горло Дэлии, её спину и грудь, слушала её дыхание, взяла крови в пробирку и отправила в уборную — взять анализ мочи.
— Она прекрасно выглядит. Она потеряла два киллограма с последнего посещения, но кроме этого с ней всё нормально. Конечно, нам нужно дождаться анализов крови. Говорите, она вообще ничего не ела?
— Совсем ничего, — сказал Стив.
Она вздохнула.
— Подождите за дверью. Я с ней поговорю.
В комнате ожидания я взяла журнал, поглядела на обложку и положила его обратно в кучу.
— Почему? — прошептала я.
Старушка с тростью бросила на нас взгляд и отвернулась. Отец напротив нас смотрел, как его сын дёргает Гарфилда за ухо.
— Я не знаю, — сказал Стив. — Хотел бы я знать.