Она отводит взгляд и уже смотрит на дорогу. Потом поднимает стекло, трогается и едет к перекрестку — там надо подождать, пока переключится светофор. Убедившись, что ее машина влилась в поток и движется к автостраде, я возвращаюсь в дом и наливаю себе кофе. Мне очень грустно, но постепенно грусть рассеивается, и я начинаю думать о чем-то другом.
Через несколько дней мама звонит и сообщает, что добралась. Она очень занята, наводит порядок, — она всегда наводит порядок на новом месте. Я, наверное, буду рад узнать, говорит она, что ей очень хорошо в солнечной Калифорнии. Правда в новой квартире воздух какой-то не такой, может, цветочная пыльца, она всё время чихает. И транспорта на дороге куда больше, чем было раньше. Ей-то помнится, что в их районе машин было совсем мало. И, естественно, гоняют все как сумасшедшие.
— Чего еще от них ждать, от калифорнийских водителей, — говорит она.
Еще она говорит, что для этого времени года очень жарко. И, похоже, кондиционер в ее квартире барахлит. Я предлагаю ей обратиться к управляющему.
— Этой особы никогда не бывает на месте, — жалуется мама.
И добавляет, что все-таки, наверное, не зря вернулась в Калифорнию. Сказав это, она делает паузу.
Я стою у окна, прижав трубку к уху, глядя на огни города и освещенные окна ближайших домов. Джил у стола, листает каталог и слушает.
— Ты там трубку не положил? — интересуется мама. — Скажи уж что-нибудь.
Не знаю, почему, но я вдруг вспоминаю слово, которое употреблял отец, если хотел быть с ней поласковей — ну, естественно, когда бывал трезв. Это было так давно, я был еще пацаном, но всякий раз, когда я его слышал, мне становилось легче, отступал страх, отступала безысходность.
«Родная», говорил отец.
Он иногда называл ее «родная», такое нежное слово. «Родная, — говорил он, — когда пойдешь в магазин, захватишь мне сигарет?» Или: «Родная, как твой насморк, проходит?» «Родная, а где моя чашка?».
Слово слетает с моих губ еще до того, как я успеваю придумать, что сказать после.
— Родная, — повторяю я. Так и сказал: «родная». — Родная, ты ничего не бойся, — говорю я.
Я говорю маме, что очень люблю ее и обязательно напишу, обязательно. А потом прощаюсь и вешаю трубку.
Некоторое время я не отхожу от окна. Я стою, глядя на освещенные окна дома по соседству. Свернув с дороги, во дворик въезжает машина. Вспыхивает свет над входной дверью. Дверь открывается, кто-то выходит на крыльцо и стоит, поджидая.
Джил переворачивает страницы каталога, потом замирает.
— Вот как раз это и нужно, — сообщает она. — Почти то, чего мне хотелось. Посмотри же.
Но я не оборачиваюсь. Мне наплевать на занавески.
— На что это ты там смотришь, милый? — говорит Джил. — Расскажи.
Что ей рассказать? Краткое объятие, а потом они вместе уходят в дом. Свет на крыльце остается гореть. Потом о нем вспоминают, и он гаснет.