На пути домой из карантинного здания виргинцу представилась возможность своими глазами убедиться, что в его жизни произошла перемена. Амброзио, торговец свечами, и Антонио, цирюльник, важно поклонились ему и даже дотронулись до шляп, когда он проходил мимо.
Еще больше улучшили его настроение попавшиеся ему навстречу доминиканцы и иезуиты. Один из церковных священников даже заявил своей пастве:
— Этот лютеранин спас так много католиков, чтобы они могли и дальше служить истинной церкви, что Божья Матерь простит ему многие еретические заблуждения.
— Лучше наслаждаться спасением в раю, — пробурчал брат Иеронимо своему настоятелю, — чем жить в мире, где помогают еретикам. Не могу понять, преподобный отец, почему вы не подали протест архиепископу.
— Я уже обращался к его святейшеству, — вздохнул настоятель, — но он притворился глухим. Однако святая инквизиция в Мадриде узнает об этом. Не сомневайся, сын мой, мы еще увидим, как это порождение сатаны, еретик, наденет желтую рясу и будет корчиться на костре и вдыхать запах своего собственного горелого мяса.
Свободный, но обязанный отработать у дона Андреаса еще пять лет, Армитедж теперь занимал комнатку в маленьком домике, который стоял немного в стороне. Там он мог спокойно заниматься своими исследованиями и все возрастающей практикой.
В то же время ему все труднее становилось скрывать растущую между ним и дониселлой Мерседес привязанность.
— О Давидо, если бы только ты согласился принять католическую веру, — прошептала она однажды, когда они гуляли в саду. — Я уверена, что папа благословил бы нас. Но, увы, ты так упрямо придерживаешься своей веры. Правда?
— Да, — согласился он. — Странно, что мы так держимся за те верования, которым нас научили на рассвете жизни. — Он остановился и взял ее за руку. — Ты, например, ни за что не смогла бы отказаться от своей церкви, верно?
Девушка в изумлении уставилась на него.
— Как можешь ты даже высказывать такое предположение! Даже ради твоей любви, которую я ценю больше всего на свете, не соглашусь я обречь свою бессмертную душу на вечное пламя ада.
Наступила осень, и была назначена дата обручения дониселлы Инессы и дона Карлоса де Монтемайора. Вокруг все говорили о свадьбе, а чувство между Мерседес и Дэвидом все росло и росло.
— Знаешь, любовь моя, — воскликнула она однажды днем, — я узнала, что во Франции мы могли бы пожениться, хотя ты и лютеранин, если ты поклянешься, что будешь воспитывать наших детей в католической вере.
Армитедж взял ее руку и поцеловал. До сегодняшнего дня он лишь осмеливался слегка прикоснуться к ее щеке губами.
Помедлив с ответом, он решил избежать скользкой темы, сказав:
— Если бы я только мог бежать через перешеек. На атлантическом побережье мы нашли бы друзей, а на острове Санта-Каталины оказались бы в безопасности.
Мерседес быстро взглянула на него и рассеянно улыбнулась.
— О Давидо! Разве это возможно?
— Я думаю, что мог бы уговорить индейцев довести нас туда. Они меня любят, и я могу вполне сносно объясняться на их языке.
— Тогда, — Мерседес вспыхнула, словно пунцовый бутон, которых так много распустилось вокруг на ветках деревьев, — после свадьбы сестры Инессы я попрошу маму навестить с визитом мою тетю Иможению в Чагресе. Я уверена, что смогу упросить ее взять тебя в качестве сопровождающего.
— Чудесно! Какая ты умница. — Он просиял и наконец-то, в тени бельведера, он обнял Мерседес и впервые коснулся в поцелуе ее губ, которых до этого не касался никто.
Никто не мог понять, почему в полдень церковные колокола зазвонили так мрачно и торжественно. По городу разнесся слух, что умер король или, по крайней мере, граф Лимос, вице-король Перу. Такое впечатление производила и похоронная тишина, царившая в зале совета губернатора.
Его превосходительство дон Хуан Перес де Гусман, сидевший в самом конце длинного стола, так крепко вцепился в резные ручки парадного кресла, что его пальцы глубоко впились в обшивку. Справа от него сидел полковник дон Хуан Боргеньо, помощник губернатора Верагуа, с лицом, на котором словно застыла неподвижная маска. Слева от него, нахмурившись, сидел подавленный полковник дон Альфонсо де Алькодете, комендант заново отстроенной крепости в Порто-Бельо. Напротив насупил брови молодой и красивый Франциско де Гарро, уже подполковник и командующий отрядом кавалерии. Тут же присутствовал и его светлость Гонорио де Вальдес, архиепископ Панамский. Его обычно красное лицо теперь посерело.
С другой стороны стола совета стояли гонцы, которые принесли плохие вести. Дон Андреас, глядя на них, мог сразу сказать, что эти люди проделали длинный путь и очень спешили, потому что вид у них был изнуренный, а на лицах виднелись царапины от колючек и следы от укусов насекомых.
На совете присутствовали еще два человека. В том, кто повыше, дон Андреас узнал генерала дона Алонсо дель Кампо, командовавшего прибывшим в Новый Свет огромным галионом под названием «Магдалена»; другой же, кто заговорил первым, оказался помощником алькальда из столицы Венесуэлы города Маракайбо.
— О высадке этого проклятого пирата Моргана мы узнали, — говорил он, — по звуку пушечных выстрелов в наших несчастных фортах, построенных на островах Вигильяс и Палома на входе в лагуну.
— Странно, — заметил де Гусман, поглаживая рыжеватую бороду. — У меня создавалось впечатление, что форт Вигильяс очень хорошо укреплен.
Несчастный помощник алькальда кивнул.
— Так и есть, ваше превосходительство, но в гарнизоне оказалась большая нехватка людей; там недавно случилась эпидемия желтой лихорадки. В любом случае, после упорной обороны, комендант фортов решил, что дальнейшее сопротивление лютеранам бессмысленно.