Некоторые из гостей уже поглядывали в дверь. Она приятно улыбнулась в ответ на глубокий поклон известного купца дона Рамона Гутиерреса и вежливый реверанс его жены Пердиты, одной из первых красавиц во всем вице-королевстве Перу.
Донья Елена бросила на молодую женщину завистливый взгляд. Святая Мария! Она слишком красива, чтобы походить на человеческое существо. Золотистые волосы высоко подняты под мантильей, расшитой золотыми и серебряными нитями, которая спускалась ей на плечи; но это очаровательное создание пользовалось всеобщем уважением за скромность и сострадание.
Когда донья Пердита шла на мессу или на прогулку на Плаца Майор в среду вечером, то люди останавливались, чтобы посмотреть на неземную красоту жены Рамона Гутиерреса. Даже повеса Карлос де Монтемайор, ее будущий зять, клялся, что такой красавицы не сыскать и в чопорном и напыщенном дворце Эскуриал в Мадриде.
Гутиеррес был старше ее на двенадцать лет и заработал свое состояние на импорте испанских товаров, хотя его лицензия на подобный род деятельности, купленная в мадридском совете по делам Индий, стоила ему очень и очень недешево. Как его должна страшить перспектива оставить свою жену одну, когда он уедет по делам в Лиму через пару дней.
— Наш скромный дом стал богаче, когда в него вступили вы, дон Рамон, и ваша милая жена.
— Мы не стоим того, чтобы ступать в такой изысканный дом, — последовал ответ купца. — Вы были слишком любезны, пригласив нас.
Донья Елена улыбнулась, но в то же время подумала, куда могла исчезнуть Мерседес, эта взбалмошная девчонка. Она должна быть здесь и встречать гостей отца. Ужасно, если она снова отправилась в тюрьму. Правда ли, что ее дочь ходила к несчастному Давидо только для того, чтобы убедить этого еретика вступить в лоно истинной веры?
Слава Богу, вот и она. Она так мила в новом зеленом платье. Вот она уже застенчиво беседует с доном Дамианом Гуерреро, королевским знаменосцем в Панаме, одетым в ярко-розовый сюртук и жемчужно-серые штаны. Как почти все гости, он постарался нацепить на себя практически все свои украшения. При каждом движении его длинных, сухих пальцев сверкали рубины, алмазы, бриллианты, аметисты и жемчуг, а в серьгах дрожали и искрились два огромных изумруда.
Когда снаружи пропела труба, гости повернулись в ожидании, а донья Елена поспешила присоединиться к своему супругу. Сегодня дон Андреас де Амилета выглядел как нельзя более изящным, грациозным и непринужденным.
Дворецкий распахнул огромную, обитую гвоздями парадную дверь и склонился в таком низком поклоне, что связка ключей, прикрепленная к его поясу серебряной цепочкой, почти царапнула пол.
— Его именитое превосходительство, губернатор дон Хуан Перес де Гусман с супругой!
Под громкое шуршание шелковых юбок дамы присели до самого пола, словно ветер пронесся над полем разноцветных, усыпанных бриллиантами цветов.
— Пусть этот Новый год принесет вам, дон Андреас, вашей семье и всем присутствующим еще больше благочестия, мира и процветания, — приветствовал их губернатор, а его жена, высокая темноволосая уроженка с холмов Арагона, едва заметно присела в реверансе.
Приехали еще гости, среди них Франциско де Гарро, лучший друг старшего сына дона Андреаса, кабальеро до кончиков ногтей и способный командир городской кавалерии. За его руку цеплялась стеснительная маленькая жена, которая только что оправилась после рождения третьего ребенка и выглядела намного старше своих девятнадцати лет.
Приход Альфонсо де Алькодете, коменданта Порто-Бельо и закаленного ветерана многих кампаний против индейцев, как всегда принес с собой шум и оживление. Он ворвался на виллу, словно брал ее приступом.
Когда гостям разнесли вино, купцы и политики собрались в одном углу, а военные — в другом.
Никогда еще в Панаме не было такого пышного празднества, решил брат Пабло, немного смущенный пышностью и высокими должностями прибывших гостей.
Дон Андреас поднял золотую рюмку и провозгласил:
— За ее милостивое католическое величество Марию Австрийскую, королеву-регентшу.
Раздались искренние крики «ура», и гости один за другим осушили золотые рюмки и тяжелые серебряные кубки доньи Елены, украшенные полудрагоценными камнями.
«Пожалуй, — подумала Мерседес, — нигде в мире не увидишь сразу столько богато украшенных платьев, великолепных шелковых сюртуков и костюмов. Божья Матерь на самом деле добра к нам, ее верным последователям. Кто же еще может даровать людям такое несметное богатство?»
Примечательно, что младшей дочери дона Андреаса никогда не приходило в голову, что ее украшенному жемчугом гребню, доставшемуся ей в наследство от почившей тетки Терезы — она отправилась на небеса два года назад, — позавидовали бы многие английские или французские герцогини, а массивным серьгам и вееру сестры Инессы, украшенным попеременно бриллиантами и изумрудами, позавидовали бы даже самые избалованные из многочисленных любовниц короля Карла II Стюарта.
Архиепископ счел момент подходящим, чтобы вставить серьезное замечание:
— Среди нашего благополучия и комфорта, дети мои, давайте не забудем поблагодарить благословенную Божью Матерь. Даже самый закоренелый еретик, если бы он оказался тут, оценил бы, как велика награда истинно верующих.
Гости покорно на секунду склонили головы, а потом снова послышался смех и шутки и начались разговоры о наступающем годе. А вокруг метались словно угорелые слуги с тарелками фруктов, орехов и сладостей.
Мерседес, которая вела беседу как примерная дочь своего отца, заметила, что старшие дамы ни к чему не притронулись. Как она завидовала своей сестре, которая крепко держала под руку своего жениха и с гордостью смотрела на его надменный, тощий профиль.
На них было приятно посмотреть — изящная пара, словно маленькие статуэтки из слоновой кости, которые привозили новообращенные христиане — крещеные евреи, — которым недавно был разрешен въезд в вице-королевство. Нельзя было не признать, что молодой Карлос де Монтемайор производил впечатление. На нем были сливовые с белым штаны из венецианского полотна, туфли из сверкающей кожи и серьги с топазами и жемчугом.