Жители немедленно узнали статую; разве не ее в течение нескольких веков проносили по улицам каждую Светлую пятницу? И едва завидев священный образ, городские жители становились на колени и обнажали головы.
В нескольких ярдах позади королевского знамени ехал его превосходительство губернатор, довольно безуспешно пытаясь не обращать внимания на судороги в больной подагрой ноге. За губернатором следовали вооруженные силы Панамы, храбрые на вид, но достаточно забавные на взгляд военного человека. Гордость города, его кавалеристы, наклонялись с седел к стоявшим вдоль дороги хорошеньким девушкам, махали им и заставляли лошадей приплясывать. Следом маршировали артиллеристы под предводительством капитана Эрнандо де Мартинеса де Амилеты, который ехал с торжественным видом и не отводил вдохновенного взгляда от знамени святого Жозефа. За скрипящими лафетами промаршировали отряды аркебузиров и пикинеров, а потом негры капитана Пардала.
В город не вошли индейские лучники, поэтому следующий отряд составила городская милиция, набранная среди торговцев, писцов и разнообразных ремесленников. Многие из них уже подрастеряли весь свой пыл и спотыкались под грузом разнообразного оружия. Никто не удивлялся, видя среди них серую или коричневую рясу приходского священника или доблестного монаха, которые отказались покинуть свою паству -в час смертельной опасности.
В крохотной каморке глубоко под землей Дэвид Армитедж тупо размышлял, что происходит наверху. Напрягая слух, он смог расслышать выкрики:
— Пусть только эти английские собаки сунутся к нам!
Английские собаки? Пленники? Атаковать город невозможно. Слишком отупевший, чтобы думать, он оставил дальнейшие догадки. Из-за того, что брат Иеронимо отбыл на борту «Тринидада», о нем совершенно забыли, и он сидел в камере, голодный и умирающий от жажды.
Снова крики. Он поднял грязную, растрепанную голову.
— Смерть Моргану! Долой лютеран!
Морган? С новым приливом сил он уставился в темноту. Морган? МОРГАН! Господь Всевышний, вот оно! Морган собирается атаковать Панаму. Хотя на это ушли почти все его последние силы, изможденный пленник поднял закованные в кандалы руки и затрясся от хохота.
— Хо! Хо! Хо! Значит, старина Гарри пришел за своим пистолетом!
Всхлипывая, он затих. Его снова охватил ужас — ведь такого просто не может быть! Может, ему привиделось? Уже много времени к нему не заходил ни один тюремщик. Как врач, он прекрасно осознавал, что ему не долго осталось терпеть уже привычные муки голода и жажды.
Аббат стоял у моста под названием Ла-Пунта дель Рей и благословлял проходящие войска, а служки кропили знамена святой водой. Беспорядочными кучками и группками маршировала пестрая армия Панамы общей численностью около трех тысяч человек. Под предводительством своих командиров они шли по Камино Реал и наконец разместились на равнине Матанильос, где зимнее солнце выжгло траву до буро-коричневого цвета. Войска тут же смешались, и понадобилось немало сил, чтобы расставить всех на намеченные позиции.
Чем ниже опускалось солнце над горами, тем больше зажигалось костров, от которых по просторам саванны тянулся голубоватый дым, застилая невысокие холмы под названием Высоты Толедо.
Армия дона Хуана де Гусмана уже собиралась приступить к приготовлению ужина, когда раздался топот копыт.
— Тревога! — закричали в панике несколько милиционеров. — Армия кавалеристов наступает с левого фланга! Тревога!
Скоро выяснилось, что никакой кавалерии и в помине не было. Просто перегонялось огромное стадо свирепого, полудикого скота численностью почти полторы тысячи голов, которое умелые погонщики неожиданно остановили прямо на фланге армии.
— Ради Бога, зачем сюда пригнали этих животных? — спросил солдат, который только что прибыл из Шаме. — Да нам и за месяц их всех не съесть.
Никто не мог ему ответить, потому что, как и другие, он считал костры, тускло светящиеся на Высотах Толедо.
— Помоги нам все святые, — пробормотал житель Шаме, — их не так уж много!
На плечо Генри Моргана легла рука.
— Просыпайтесь, сэр. — Барр вначале тихо потряс спящую фигуру, а потом сильнее.
— А? — Морган вскочил, хватаясь за лежащий рядом палаш. До аккуратно завернутых в платок пистолетов ему было дальше тянуться. — А? А? Что?
— Скоро рассвет, — зевнул секретарь.
Морган тихо застонал, потому что у него болело все тело, а мышцы казались туго натянутыми веревками. Откинув с заспанных глаз прядь черных волос, адмирал глотнул рома из фляги и потер шею, чтобы скорее прийти в себя — когда-то давно его научил этому Дэвид Армитедж.
Барр отвернулся и, нанизав на острые палочки несколько полосок мяса — пираты захватили в холмах довольно большое стадо, — поставил их жариться. В неясном утреннем свете Морган разглядывал лагерь ямайской армии. Не спали только часовые, все остальные уснули мертвым сном, раскинувшись или, наоборот, сжавшись в комок. При таком освещении Моргану показалось, что он смотрит на поле боя, где остались только мертвые.
Он взглянул на свое знамя и заметил, что привычный золотой грифон на зеленом поле слегка дрожит. Значит, ветер западный.
Когда адмирал потянулся, жалкие остатки рукава лопнули до самого плеча. Другой рукав был оторван уже давно, чтобы перевязать раненого. При свете звезд Морган пробирался между потухшими кострами и притулившимися вокруг оборванными фигурами, пока не добрался до места, откуда стали видны биваки панамской армии.
— Как их много. Как их много, — пробормотал он. -Кто мог подумать, что доны соберут такую армию?
Он слегка вздрогнул, вспомнив, что патрули полковника Принса насчитали более трех тысяч конных и пеших неприятельских солдат. Его озадачивало непрекращавшееся мычание непоеного скота. Зачем проклятым испанцам такое большое стадо в лагере?
Морган возвышался над обрывом — одинокая черная фигура на фоне розово-серого неба. Он тщательно осмотрел каждый холм, каждый изгиб пространства между испанским лагерем и его собственным.