Морган теперь выпрямился и говорил быстрее.
— Мы промчались по улицам, стреляя в любого, кто отваживался высунуть нос, и были очень удивлены, обнаружив толстяка губернатора в его собственной кровати. Джо Рикс и Хэмп Добсон оба были готовы разбить ему голову на месте, но я с помощью Дабронса постарался сохранить старику жизнь, правда потребовав выкуп. Мы сошлись на сумме в шестьдесят тысяч монет за него и всех мужчин Сантьяго. — Морган хлопнул себя по колену. — Это больше, чем мы рассчитывали, но также больше, чем мы получили.
Вытирая пот с лица, Арундейл одобряюще кивнул.
— Это хорошо, и что потом?
— После того как я убедил моих товарищей капитанов в том, что один живой пленный дороже двух мертвых (что мне представляется достаточно очевидным), резня прекратилась, и мы позволили женщинам и детям убежать в холмы.
Арундейл нахмурился и сунул перо в приземистую оловянную чернильницу, имеющую форму кабаньей головы.
— Почему ты позволил им уйти?
— Потому что так решил, — хладнокровно ответил Морган. Он взглянул на своего собеседника с сардонической улыбкой, искривившей его губы с короткими выгоревшими усами. — Какой выкуп не заплатит преданная жена, чтобы спасти своего мужа от… Я полагаю, ты знаешь, как обычно поступают с теми, кто не заплатил выкуп?
— Да уж, — ответил Арундейл. — Я думаю, вы обчистили город?
— Дочиста, ваше превосходительство, а особенно эти ненавистные папистские церкви. — В горле у него что-то булькнуло, отдаленно напоминая смех. — Ты знаешь, Арундейл, сколько золотых вещиц они собирают для своих богослужений? Несмотря на все мои усилия, — заключил пират, — другие капитаны не сумели держать своих людей под контролем, и в результате они налакались как грязные свиньи.
Арундейл с удивлением приподнял бровь, услышав последние слова Моргана. Что же это за странный пират, который с таким презрением отзывается о вполне заслуженном отдыхе? Он оглядел хмурую фигуру человека, который вытянул вперед коренастые ноги и с такой силой сжимал серебряный кубок с пуншем, будто хотел раздавить его.
— Эти тупые собаки не поверили, что, хотя вся саванна вокруг Сантьяго уже дрожала от ужаса, они смогут всего за один день собрать тысячу годных к военной службе испанцев, готовых выступить против наших четырех сотен, отягощенных награбленным добром.
— Господи! — вырвалось у Арундейла, и его украшенные многочисленными драгоценностями пальцы сжались. Так вот почему Морган вернулся один!
— Если бы я не сумел держать своих людей в руках, то, скорее всего, нас застигли бы врасплох и убили. А тогда испанцы попытались бы отрезать нам отступление. -Морган повысил голос, подвинулся вперед и ударил кулаком одной руки по ладони другой. — Когда они выскочили из засады, то в три раза превосходили нас численностью, и если бы мы не были вооружены лучше, чем они, то, скорее всего, нас перебили бы всех до одного!
Морган, даже когда говорил, просматривал, сверяясь, некоторые сделанные ранее записи, которые он называл «книгой опыта». Кроме убеждения, что живого пленного можно использовать с большей пользой и прибылью, чем мертвого, у него было еще два принципа: во-первых, всякое празднование, независимо от того, насколько оно соблазнительно или заслуженно, должно быть отложено до тех пор, пока остается хотя бы намек на возможное нападение; во-вторых, современное, первоклассное оружие в руках нескольких дисциплинированных человек значительно более эффективно, чем любое количество разнородного оружия в руках неуправляемой, плохо обученной толпы.
— Так получилось, — решительно сказал Морган Арундейлу, — что нам удалось спасти наши шкуры, только пригрозив зарезать дона Арнулфо, губернатора, а заодно и всех находящихся у нас пленных. — Морган снова взял бокал, но на этот раз он пил уже спокойнее. — По каким-то причинам испанцам был дорог их глупец губернатор, а заодно и другие пленные, поэтому они отступили и предложили нам небольшой выкуп. На самом деле это было почти все, что прекрасная, но бедная саванна могла дать.
Арундейл наклонился вперед через стол, и капелька пота упала с его носа на листки бумаги.
— Так люди губернатора все-таки собрали шестьдесят тысяч монет?
Темные от загара щеки Моргана покрылись густым румянцем.
— Черт побери, нет! — прорычал он. — И именно в этом заключается наша самая большая ошибка. Если бы мы увезли оттуда пленных, то наверняка рано или поздно получили бы свои шестьдесят тысяч. Но нет, Рикс и другие захотели денежки сразу. В результате Рикс, Дабронс и Добсон согласились взять нищенские сорок тысяч монет серебром и пусть все пленные идут на волю, будь они прокляты! — Морган вскочил, и его голос отозвался эхом от каменных стен комнаты. — Почему эти придурки не могли предвидеть, что и другие испанцы узнают об их ослиной кротости? Раз уж мы сумели захватить дона Арнулфо, генерал Арундейл, почему же мы не смогли сделать его рабом до тех пор, пока не получим за него отдельный выкуп?
На лице помощника губернатора появилась слабая улыбка, означающая полное согласие с позицией Моргана.
— Чтоб мне провалиться! Если бы я, и только я, командовал операцией под Сантьяго, дело обернулось бы иначе. Нам следовало бы взять город и убраться оттуда через три дня, а не через неделю. И нам не стоило рассчитывать на удачу, на то, что нам удастся убраться со всей добычей.
Его собеседник в красном блестящем мундире с облегчением глубоко вздохнул. Так другие выбрались!
— Что ты сказал?
— Запомни мои слова, генерал, я никогда, что бы ни случилось, даже если мне будет угрожать адское пламя или палач, не выйду в плавание ни с Риксом, ни с Добсоном.
Арундейл сунул перо в низкую чернильницу.
— Я, конечно, согласен с тобой, но никогда не подтвержу этого при посторонних; они ленивы, бессердечны как собаки и не слишком умны. Тем не менее тебе лучше не показывать своего отношения в открытую. Здесь, на Тортуге, у них тысячи друзей, а ты пока новичок среди братьев.
Арундейл широко улыбнулся, чтобы скрыть то, о чем он думал: «Этот парень Морган умен, возможно, даже слишком; однако он чересчур нетерпелив. Если он не будет осторожен, то рискует проснуться однажды со вспоротым животом. Ни Хэмп Добсон, ни Рикс уже не желторотые птенцы; кроме того, они тоже достаточно умны, чтобы осознавать собственную ограниченность и позавидовать Моргану». Вслух же он спросил:
— И какова же будет доля губернатора Уаттса?
Морган грубо расхохотался.
— Ровно пять тысяч монет, мой дорогой генерал Арундейл, но могло бы быть в три раза больше. Черт, я хочу пить. — Он резко сменил тон и, наклонившись в сторону двери, крикнул: — Эй, стража, там, внизу! Дайте пройти моему парню. Фернандо, поднимайся сюда.
Появился метис-невольник, помесь белого с индейцем. Ему пришлось наклониться, чтобы войти в комнату, потому что на плече он нес маленький, аккуратно перевязанный тюк.
— Что это? — Арундейл встал и потянул прилипшую к ягодицам и мокрую от пота ткань штанов.
— Я привез несколько побрякушек для Генриетты, вашей любимой жены, и ее сестер.
Влажные глаза Арундейла блеснули. Подарок для Генриетты, естественно, был подарком для него; на Тортуге, как и повсюду в 1659 году, ни одна женщина не обладала правами на свою собственность.
— Эй, подожди! — приказал он, когда метис начал развязывать сделанные из сыромятной кожи веревки. -Гарри, почему бы не отнести подарки в более прохладное место? Между прочим, леди будут рады посмотреть, как мы их будем открывать.
Глава 2
ДОЧЕРИ ЭЛИАСА УАТТСА
Сьюзан Уаттс с сожалением отложила в сторону бирюзовое шелковое платье, подаренное ей Ги де Тальмонтом, хвастливым пиратом из французской Вандеи. Несмотря на то, что оно было и впрямь чудесно, она вовсе не собиралась и дальше поддерживать отношения с этим несносным, шумным болтуном.
Сьюзан не спеша подошла к кровати и равнодушно перебрала вещи, разложенные на светло-зеленом покрывале. Немного погодя она подняла пару красных шелковых чулок и, мысленно витая где-то далеко, села на скамеечку около туалетного столика. Натянув один чулок, она продела пару ленточек, прикрепленных к широкому нижнему поясу, сквозь несколько петелек, вшитых в верхнюю часть чулка, и завязала их аккуратными маленькими бантиками. Затем, неподвижно держа второй чулок в руке, она застыла, глядя невидящими глазами на позолоченный деревянный подсвечник, который висел на дальней стене.