С отбитыми почками, с отрезанными ушами, или, в случае женщин, изнасилованный… Кто будет разбирать?
Уж точно не барон.
Так что Изабель была едва жива.
Ребенка она спасти не смогла, к тому же тюремщики всласть ей попользовались. Представляете состояние женщины?
Меня, честно говоря, бешенство пробрало. А я ведь не был ее мужем. Вообще никем.
Но вспомнил свою мать….
Когда‑то, двадцать лет тому назад, другая девчонка так же скорчилась на соломенной грязной подстилке, баюкая сломанные руки. За что?
За то, что пыталась помочь и спасти. За оговор….
Внутри словно огонь пылал.
Жаль, что мы поторопились — и сразу убили тюремщиков. Подлая порода…
Ничего, я их и на том свете достану.
Полчаса потребовалось нам с Джеком, чтобы открыть все клетки и бывший, теперь точно уже бывший разбойник повел несчастных к выходу.
Да, медовары тоже были живы, хотя назван\ть это жизнью…
Вы видели людей после пыток?
Раны от ожогов, мокнущие, гниющие язвы, вырванные ногти, изрезанные тела, вывихнутые после дыбы суставы…
У меня руки в кулаки сжимались, так хотелось запалить этот замок с восьми концов, но до утра я ничего делать не стал. Ни к чему.
Здесь и мои люди есть, еще заподозрят что… ни к чему.
Хватит и того, что мы едва успели вывести медоваров за стены замка — между прочим, не самое легкое мероприятие.
Джек поклялся отвести их в свой лагерь. Я пообещал ему, что погони не будет — и направился обратно.
Честно отпустил призрака, даже попрощался с ним…
И вернулся к себе, чтобы спустя два часа спустится к завтраку. Барон был спокоен — пока еще ему не доложили о побеге. Мне оставалось только ждать.
И я дождался.
Как раз подавали третью перемену блюд.
Я лениво ковырялся вилкой в тарелке, когда влетел перепуганный слуга и зашептал, склоняясь к самому уху барона.
Прислушиваться нужды не было.
— Подземелье… стражники мертвые…. побег…
Барон подскочил.
— Стража!!!
— что случилось? — осведомился я, откладывая салфетку.
Барон закашлялся, но куда ему было деться? Пришлось отчитываться перед принцем крови.
— Ваше высочество, из моей темницы был совершен побег…
— вот как? И кто же сбежал?
— Э… воры и разбойники!
— тогда я обязательно должен помочь вам поймать их, — воодушевился я. — Со мной люди, мы справимся вместе.
Барон поперхнулся, но крыть было нечем.
— Э… да, ваше высочество!
Не прошло и часа, как все отряды были подняты на ноги. Управились бы раньше, но я постарался помешать процессу. Мне надо было потянуть время — и я своего добился.
Барон как раз садился на коня, когда в ворота постучали — и Джек кинулся мне в ноги с воплем:
— Защиты и справедливости! Прошу королевской милости!!!
Барон побагровел, но как‑то вмешаться уже не мог.
Есть такой обычай. Действительно, всякий человек перед лицом короля — или кого‑то из членов его семьи, да и принц тоже подойдет, даже бастард, может пасть на колени и просить королевского суда.
И король обязан его рассудить.
Только вот — как?
До Бога высоко, до короля далеко, может и так быть, что его величество не с той ноги встало. Или с утра запором маялось. Вот и прикажет под плети.
И ничего не скажешь — сам попросил.
А что милость кривой оказалась… ну что ж, судьба.
Так что последнее время никто не рискует. Тем более, дядя не очень хорошо относится к смердам, считая, что тем надо знать свое место…
Но Джек‑то не рисковал ничем. На руках он держал Изабель, глаза метали молнии…
— Ваше высочество, правом королевской крови, рассудите нас!!!
Барон и вякнуть не успел, как я спрыгнул с коня.
— Я, Александр Леонард Раденор, правом крови и рода, обещаю тебе…
— Джек из рода Норрет.
— обещаю тебе, Джек из рода Норрет, суд честный, скорый и справедливый. Назови своего обидчика.
— Барон Пантин!
Я переввел взгляд.
— Барон?
— Да ложь это, ваше высочество!
— Что — ложь?
— Все!
Я подумал.
— Ну, давайте выслушаем обе стороны.
Первым высказался Джек, рассказывая ту историю, которую я уже слышал.
Вторым — барон.
Медовары, оказывается, были должны ему денег, причем дикую сумму. Так что он просто взял свое. А жена уважаемого Норрета…. ну — у…. попала под раздачу. Бывает. Он компенсирует! Хотите сто золотых?
Ну ладно.
Сто двадцать.
Джек схватился за меч, я поднял руку.
— Барон, так медовары были вам должны?
— Да, ваше высочество.
— Расписку.
— Э…?! А….
— Мы сейчас с вами поднимемся в ваш кабинет и вы мне предъявите их расписку. Не под честное же слово вы деньги давали?
— А… именно что под честное слово…
— Неправда! — вот тут голос уже подала Изабель. — Отец никогда никому ничего должен не был! Барон просто хотел секрет нашего меда…
Я кивнул.
— Ага. Расписки нет. Ваше слово, против слова медоваров, так?
— Ваше высочество! Но я дворянин!
— Я тоже! — рявкнул Джек. — Только не первый сын, но кровь в моих жилах не менее благородна, чем в твоих, мерзавец!
Я ухмыльнулся. Это тоже было оговорено.
— Тогда пусть вас рассудит божий суд.
Это тоже было заранее оговорено.
Никто и чихнуть не успел, как я нашел взглядом местного холопа и махнул ему рукой.
— Благослови, светлый…
— Да свершится все по воле Светлого Очищающего и под его справедливым взором!
А что ему еще оставалось делать?
Барон ахнул, но спорить не решился. Понадеялся на доспехи и оружие… зря. И то, и другое у Джека было — и ничуть не хуже. Ровно через двадцать минут дело было закончено. Джек и барон встали в круг, барон осторожничал, Джек прыгнул вперед, занося меч, барон отшатнулся — и Джек принялся наступать. Удары сыпались со всех сторон, барон занервничал, оступился — и пропустил взмах меча, который отделил его голову от шеи.
Обезглавленное тело еще стояло какое‑то время, но потом рухнуло на землю, заливая все вокруг кровью из артерий.
— Бог явил свою волю! — громко провозгласил я. — Да будет так. Джек из рода Норрет, отныне ты — первый барон Норрет! Дарую тебе в возмещение за твою обиду и обиду несчастных земли Пантина, правь ими мудро и справедливо.
Все ошалели.
Но с другой стороны… жена у барона была, но законных детей пока не прибавилось, не так давно женился, бесприданницу взял. Кухаркины дети по двору бегали, но наследовать ничего не могли. Так что….
Выделить девчонке приданное — и пусть Джек ее замуж выдаст за кого она захочет. Я ее неплохо за ужином разглядел, личико печальное, глаза опущены, на руках синяки…
Если человек сволочь — так он ей и останется. С семьей ли, с другими…
Сволочь — это состояние души.
И я направился писать официальные бумажки. Надо же, чтобы никто не подкопался.
Домой, ко двору… к Карли.
Задержаться мне пришлось еще на двенадцать дней, пока Джек не вошел в курс всех дел. Изабель поправлялась, медоварни отстраивались с новым размахом, бывшие разбойники обзавелись кто формой стражников, кто куском земли и в лесах воцарился покой.
И наконец я распрощался с другом. Мы пожали друг другу руки — и я уехал.
Вот и Алетар.
Белый город в изумрудной оправе холмов, у ног которого плещется синее море.
И я помчался во дворец.
В свои покои.
Конечно, надо было доложиться дядюшке, но какой, к темному, доклад?! Карли! Мой цветок, мое солнышко…
Был вечер, но свет горел. Я ворвался в комнаты.
— Карли?
— Ее нет.
— Рене?
Друг сидел в углу, читая книжку. Сейчас он отложил ее и встал.
— Алекс… нам надо поговорить.
— Что случилось?
Сердце сжала тяжелая лапа беды. Что с Карли?
Мертва?
Нет! Я бы почуял! Я же некромант! Ее душа пришла бы ко мне!
Заболела?
Вылечу!
— Сядь.