Единственное, чего не писали мои воспитатели — это воспаления и сотрясения мозга. Наоборот, отмечали, что мальчик (то есть — я) необычайно умен. И хорошо учится. А чем ему еще бедняжке заниматься, пока болеешь? Просим, просим прислать мага — целителя! А то ведь не убережем вашу кровинушку!!
Но мага — целителя все равно не прислали.
Из столицы меж тем доходили тревожные вести.
Рудольф, дорвавшись до власти, погряз в пирах и охотах. Абигейл не отставала от него, блистая на балах. Обходилось это в бешенные суммы. Народ голодал. А Ее Величество вытащила в столицу всю свою нищую родню. И каждого пыталась пропихнуть если не в графья, то в бароны. Папаша ее себе надел втрое увеличил, не считая того, что воровал и крал из казны не горстью, нет. Мешками выносил.
Вся эта свора занимала придворные должности. Рвала. Гадила. Воровала так, что только стены казны пищали. Дохода от них не было никакого. Прижать их не было также никакой возможности. Абигейл постаралась. Любого, кто тронул бы хоть пальцем кого‑то из ее родных, ждала либо казнь, либо ссылка. Люди бежали с их земель сотнями — и добрый король решил прикрепить их к земле. Теперь хозяин был полностью властен в жизни и смерти крестьянина. Хоть на заборе повесь для развлечения — никто и не чихнет. И пожаловаться некому.
А если рискнешь — тебя же на костер, как еретика и мерзавца. Почему? А, такая вот логическая цепочка. Недоволен властью — недоволен королем — недоволен человеком, которого поставил над тобой Светлый Святой, соответственно, и волей Светлого Святого ты тоже недоволен. Мерзкий еретик! А, может, и вообще колдун?! На костер его, братья!!!
И горели.
А Королевский суд?
Абигейл пристроила верховным судьей своего старшего братика. И вот уж воистину — братик. Взятки брать он мог отменно. А вот судить, не зная законов…
Разбойников развелось столько, что если бы за каждого мне дали медяк — я бы спокойно смог содержать на эту сумму все королевство. Лет пять.
И осуждать людей язык не поворачивался.
Торговля задыхалась под горами налогов и пошлин. Соседи присылали ко двору Раденора бардов и менестрелей, которые воспевали доблести Рудольфа и прелести Абигейл, дарили подарки, а под шумок отщипывали у нас кусочки территории. Например, Ведненский лес. И Шахтные горы. Узнав о горах, Его Величество выразился так: 'Кому нужна эта куча камней? Пусть забирают!'.
А то, что там находятся богатейшие медные шахты — это пустяки! Медь? Неблагородный металл! Вот если бы серебро!
И то, что там живут люди, которые чихать хотели на Светлого Святого. Дед их не трогал. Сам такой был. А теперь до них доберутся рабы и холопы Светлого — и половину пережгут, а половину так достанут, что люди уйдут в разбойники.
Это — как? Хорошо?
Попутно Абигейл и Рудольф пытались сделать еще одного наследника. Получалось плохо. И я даже знал почему. Потому что Анри‑таки достал Марте требуемое. Локон волос Абигейл и платок с каплями крови и соплями Рудольфа. Каким чудом ему это удалось? Не знаю. Но подозреваю, что через горничных. Женщина Анри всегда любили и готовы были ради его прекрасных голубых глаз и в огонь и в воду. Даже Марта. Хотя никаких отношений, кроме дружеских, у них никогда не было. Марта его любила, как младшего брата, Рика — как заботливого отца, его жену Мирабель — как матушку, а его детей и меня — как своих. Родных и любимых. Хотя меня — чуть больше.
Каждый раз, когда приходило письмо с очередными вопросами о моем здоровье и просьбой доставить меня‑таки в столицу, моя нянюшка начинала шипеть, как бешеная кошка. И — проклинать. Качественно. Адресно. На ненависти к Рудольфу и любви ко мне и моей матери.
Она перебирала пальцами два мешочка с частицами своих врагов и яростно шипела:
'На моего ребенка покушаетесь, твари!!? Чтоб вам больше своих не родить!!!'
Хорошее проклятие. При таком сколько не старайся — детей не получится. Либо не зачнешь, либо выкинешь, либо вообще если родишь, то такого урода, что сам подушкой накроешь.
У Абигейл просто детей не получалось. Не беременела — и хоть ты тресни.
Что приятно, порча была такая, которую мог обнаружить только некромант. А некромантов убивали. Холопы и слуги Светлого Святого разошлись вовсю. Сжигали, распинали, топили в святой воде… И не только некроманта, но и его семью. И слыша об этом, Марта опять проклинала подлого Рудольфа и мерзавку Абигейл. И опять желала им одного и того же. Бесплодия.
И это — сбывалось. От некроманта — через мертвую частицу живого — к живому. Ни один маг жизни или маг разума засечь это не мог. А оно работало. Это как иголка. Длинная, острая иголка, которая пройдет сквозь кольца кольчуги и ударит в горло. Можно ли такой убить? Убить чем хочешь можно, было б желание. Защищать, дядюшку, защищали, со всех сторон амулетами обвесили, но игла пройдет любую кольчугу. На то и игла…
Нет, если б некроманта пригласили — он бы сразу сказал, что чужая злоба их подтачивает. Но некроманты — от Темного Искушающего, им при самом блестящем дворе — не место. А остальные…
Наложить проклятье — всегда легче, чем снять.
У Рудольфа и Абигейл остались двое детей. Принц Андрэ и принцесса Руфина. Принц старше меня на четыре года, принцесса — на два. Оба — в родителей. Если быть точным — в мамочку. Такие же черноволосые, с такими же чертами лица и такой же крысиной хитростью.
Им при рождении дали земли. И щедрый король пообещал, что его дети ни в чем не будут нуждаться. Ну что тут скажешь? Они и не нуждались. Если с золотых тарелок, ходили в расшитых бриллиантами нарядах, получали все по первому требованию. И росли мерзкими скотами, которые твердо уверены, что солнце светит миру из их задницы.
Король щедро одаривал своих подхалимов и прихлебал. Разумеется, за счет народа. Последний холоп Светлого мог позволить себе раззолоченную рясу и подрясник из шелка. А люди голодали.
Зато короля благословляли во всех храмах.
Обо мне не вспоминали. И это радовало.
Про Торрин и трех его хозяев — Рика, Анри, Марту все просто забыли. Дохода от нас получить не удавалось. А мы процветали. Но — по порядку.
Когда умерла принцесса, трое друзей остались с полудемоненком на руках. Меня надо было кормить воспитывать, учить… И — как?
Если бы не тётя Мира, то есть жена Рика, Мирабель, которая приехала к нему сразу же, как только смогла — я бы, наверное, умер. Мне требовалось много заботы. Меня надо было кормить. А кормилицу приглашать никто не решился. Полудемоны…
Начать с моей внешности. В своем первом и истинном облике я далеко не красавец. Это по человеческим меркам, себе‑то я нравлюсь. У меня кожа пепельно — серого оттенка. Очень прочная и с легким чешуйчатым рисунком. Я не рептилия. Я вполне человек. Просто моя кожа может выдержать даже случайный удар ножом. Да и отец у меня был чешуйчатый. Я худощавый и стройный. Достаточно высокий для человека. Во мне где‑то метр восемьдесят. У меня высокий лоб, длинный крючковатый нос, тонкие губы и впалые щеки. В сочетании с высокими, красивого рисунка скулами это выглядит впечатляюще. Марта уверяет, что у меня красивое, хищное и властное лицо. Так мог бы выглядеть очеловечившийся сокол. Я ей верю. Самая моя яркая черта — это глаза. Они у меня большие, яркие, вытянутые к вискам, с длинными густыми ресницами. И ярко — голубые. Без белка. Одна радужная оболочка и зрачок. Днем — черный, а ночью — ярко — красный. Ночью я вижу ничуть не хуже, чем днем. Еще у меня густые и длинные волосы. Белые, как у мамы. Я специально их отращиваю. Во — первых, мне нравится. Во — вторых, в волосах хорошо прятать удавку или стилет. Анри научил. Брови у меня тоже белые. Красиво изогнутые к вискам. Я себе нравлюсь. Вот такой, какой я есть. С длинным хвостом, на конце которого прячется жало. С двойным набором острейших зубов и слегка раздвоенным на конце языком.