— Историю я немного знаю, — неуверенно ответил Варт. — Про Александра Великого и еще кое-что.
— Какая-нибудь современная дребедень, без сомнения, — сказал уж. — Как ты зиму протянешь, я совершенно не понимаю. Но хотя бы про Atlantosaurus immanis и Ceratosaurus nasicornis тебе кто-нибудь рассказывал?
— Да вроде бы нет.
— Ну, я просто слов не нахожу.
— А сам ты не мог бы мне про них рассказать?
— Это определенно представляется делом в высшей степени добрым, — ответил уж, — и, клянусь Асклепием, так я и поступлю, даже если рассказ займет остаток дня. Господи, да я во всю зиму заснуть не смогу, думая о том, как ты дрожишь у себя в норе, не имея пищи для размышлений.
— Очень будет любезно с твоей стороны, если ты мне про них расскажешь.
— Обязательно расскажу, — ответило доброе пресмыкающееся. — Сейчас ты узнаешь, какие мысли кружат в скромном, неспешном, зимнем разуме всякой змеи, пока снаружи шуршит, опадая, снег, — да, собственно, и летом тоже, когда змеи греются на теплых камнях. Что бы ты предпочел, Историю или Легенды?
— Пожалуй, Историю, — сказал Варт.
— Историю, — пробормотал уж, и глаза его, закрыть которых он не мог, затянулись пленкой.
— Историю, — негромко повторил он. — Угу.
— Ну, не знаю… — спустя минуту, произнес уж.
Затем он тихо вздохнул, так и не придя к какому-либо решению.
— Про нас тебе лучше забыть, — отрешенно начал он. — Ни меня, ни тебя История не касается. Мы слишком малы, чтобы великое море обращало на нас внимание. Потому-то у меня и нет своего имени — T. natrix и только, как у всех моих пращуров. Само по себе семейство T. natrix еще как-то участвует в Истории, а я — я нет.
Уж замолк, стараясь побороть охватившие его чувства, а затем неторопливо продолжил.
— Мы, змеи, помним одно, дитя мое. Если не считать еще двух народов, мы — старейшие из существ, обитающих в мире. Взгляни хотя бы на этого смехотворного H. sapiens barbatus, который только что так меня напугал. Когда он появился на свет? Десять–двадцать тысяч лет назад. А что могут значить эти десять или двадцать тысяч? Земля остывала. Воды покрывали ее. Сто миллионов лет тому назад в Великое Море пришла Жизнь, и тогда в нем зародились рыбы. Это старейший средь всех народов, Рыбы. Их дети выползли из воды и обосновались в прибрежных зарослях, так появились Амфибии, или Земноводные, среди которых числятся и наши друзья тритоны. Третьим народом, произошедшим от Амфибий, были Рептилии, сиречь Пресмыкающиеся, — к коим принадлежим и мы. Подумай о ликах древнего мира, среди которых ползал по илу T. natrix, подумай о миллионах лет. Да что говорить, птицы, которых ты видишь каждый день, — это наши потомки, но мы продолжаем существовать рядом с ними.
— Ты хочешь сказать, что когда ты родился, еще не было ни птиц, ни людей?
— Ни птиц, ни людей, ни обезьян, ни оленей, ни слонов, — никаких животных подобного рода: только земноводные, пресмыкающиеся, рыбы и мезозойский мир.
— Такова история, — задумчиво добавил уж, — и любому из этих H. sapiens barbatus стоило бы вспомнить о ней, когда ему в очередной раз приспичит убить ужа вместо гадюки.
— Есть некая странность в Воле Морей, и эта странность связана с Историей нашего семейства. Тебе никогда не приходилось слышать рассказ о H. sapiens armatus georgius sanctus?
— По–моему, нет, — ответил Варт.
— Давным–давно, когда даже T. natrix был еще юн и исполнен надежд, жили на свете два семейства, называемых Atlantosaurus immanis и Ceratosaurus nasicornis. Атлантозавр имел в длину сто пятнадцать футов. Мозгов у него было не так чтобы много, хотя мне приходилось когда-то слышать разговоры о том, что у него будто бы имелся, на другом его конце, добавочный мозг, присматривающий за хвостом, кормился же Атлантозавр, объедая деревья. Был он застенчив, задумчив и совершенно безвреден, разве что сжует по ошибке заодно с ветками и древесную лягушку. Жил он очень долго, и сколько ни жил, все думал, думал, и хоть получалось у него это не так чтобы очень хорошо, но все же к концу жизни, глядишь, чтонибудь да придумает. Сколько я помню, он сумел додуматься до способа, с помощью которого двадцатифутовому исполину вроде него, удается просуществовать, не сломавшись под собственным весом, — он обзавелся полыми костями. Птицам, знаешь, тоже приходится решать эту задачу, но, правда, по иным причинам. Впрочем, не исключено, что я путаю его с каким-то другим динозавром.
— Да, а вот Ceratosaurus nasicornis был существом довольно маленьким, всего–навсего семнадцати футов в длину. Зато у него имелись зубы, способные дробить и терзать, и до того плохо подогнанные один к другому, что скакал он с вечно полуоскаленной как бы в страшной улыбке убийственной пастью. Он именно скакал, будто кенгуру, смертоносный кенгуру, и наскакивал он, как правило, на бедного Atlantosaurus immanis. На морде у него торчал рог, как у носорога, им он пропарывал брешь в крупном, неповоротливом старом теле своей жертвы, и зубы его с лязгом сходились в плоти бедняги, будто в спелом плоде, и рывком мускулистой шеи он выдирал оттуда здоровенный кусок мяса. А что самое страшное, скакал он целыми стадами.