Выбрать главу

— Наверное, есть.

— Ну, ладно, — сказал Варт. — Это будет хорошо для Короля Пеллинора, пусть даже его оглушили.

Прозвучали латинские слова, и свершились тайные пассы. Воронка свистящего шума и пространства приняла их в себя. Через две секунды они лежали под трибуной, и голос сержанта звал с другого конца турнирного поля: «А ну-ка, мастер Арт, а ну-ка. Хватит вам уже лодырничать. Выходите-ка с мастером Кэем на солнышко, раз-два, раз-два, да посмотрите, что такое настоящий турнир».

8

Вечер был сырой и холодный, какие уже выпадают под самый конец августа, и Варт слонялся по замку, не зная, чем бы заняться. Некоторое время он проторчал на псарне, разговаривая с Кавалем, затем поплелся на кухню, чтобы помочь поворачивать вертел. Но на кухне оказалось слишком жарко. Его не то чтобы не выпускали из-за дождя на волю мамки да няньки, как это частенько бывает с несчастными детьми нашего поколения, а просто не влекли к себе царившие там слякоть и скука. Окружающие были ему противны.

— Вот чертов мальчишка! — сказал сэр Эктор. — Господа Бога ради, отлепись ты, наконец, от этого окна и найди своего учителя. Когда я был мальчиком, мы всегда занимались в дождливые дни, вот именно, развивали свой ум.

— Варт дурак, — сказал Кэй.

— Ой, беги, утеночек, беги, — сказала старая няня. — Некогда мне нынче слушать твое нытье, видишь, сколько у меня стирки.

— А ну, молодой хозяин, — сказал Хоб, — беги-ка к себе, нечего птиц тревожить.

— Не-не-не-не, — сказал сержант. — Шагом марш отсюда. У меня и так дела по горло, мне еще драить все эти чертовы доспехи.

Даже Собачий Мальчишка облаял его, когда он вернулся на псарню.

Варт потащился в башню, в верхний покой, где Мерлин старательно вязал себе на зиму ночной колпак.

— Через каждый ряд убираю по две петли, — сказал волшебник, — и все равно верхушка почему-то получается слишком острой. Совершенная луковица. Видать, слишком много убавляю.

— Я думал, может, ты поучишь меня чему-нибудь, — сказал Варт. — Все равно больше делать нечего.

— Ты, стало быть, полагаешь, что наукой занимаются от нечего делать? — ядовито осведомился Мерлин. Ибо и у него настроение было дурное.

— Ну, — сказал Варт, — смотря какой.

— Но уж моей-то во всяком случае? — спросил волшебник, сверкая глазами.

— Ох, Мерлин, — воскликнул Варт, не отвечая на вопрос, — прошу тебя, найди мне какое-нибудь дело, а то на душе так погано! Никому я ни на что сегодня не нужен и совершенно никакого разумного занятия не вижу. И все этот дождь.

— А ты бы вязать научился.

— Может, мне в кого-нибудь превратиться, в рыбу там или еще во что?

— Рыбой ты уже был, — сказал Мерлин. — Человеку мало-мальски прилежному нет нужды дважды давать один и тот же урок.

— Ну, тогда, может, птицей?

— Если бы ты хоть что-то знал, — сказал Мерлин, — а это, увы, не так, ты знал бы и то, что птицы терпеть не могут летать под дождем, потому что у них намокают и слипаются перья, и вообще вид становится замызганный.

— Я мог бы побыть соколом у Хоба в кречатне, — упорствовал Варт. — Тогда я сидел бы под крышей и не намок.

— Эк куда тебя метнуло, — сказал старик, — в соколы.

— Ты же знаешь, что можешь обратить меня в сокола, если захочешь, — закричал Варт, — и только нарочно дразнишь разговорами о дожде. Я так не согласен!

— Фу-ты, ну-ты!

— Мерлин, милый, — взмолился Варт, — пожалуйста, преврати меня в сокола. Если ты не сделаешь этого, я сам что-нибудь сотворю. Прямо не знаю что.

Мерлин отложил вязание и поверх очков осмотрел своего ученика.

— Мальчик мой, — сказал он, — пока я еще не расстался с тобой, ты можешь стать кем угодно, — овощем, животным, минералом, микробом или вирусом, на здоровье, но тебе придется поверить в превосходство моей прозорливости. Еще не время обращать тебя в сокола, — и прежде всего потому, что Хоб по-прежнему в кречатне, кормит птиц, — так что можешь пока посидеть и поучиться на человека.

— Ладно, — сказал Варт, — раз такое дело. И сел.

Через несколько минут он спросил:

— Дозволено ли мне говорить на манер человеческого существа, или тому, кто вскорости будет лишь виден, но не слышен, надлежит просить особого позволения?

— Говорить дозволено всякому.

— Это прекрасно, потому что я хотел обратить твое внимание на то, что ты уже на три ряда ввязал в ночной колпак свою бороду.

— Ах, чтоб меня!

— По-моему, самое лучшее отрезать у твоей бороды кончик. Принести тебе ножницы?