— А почему вы сказали, что хотели взглянуть на меня? Какой такой интерес я для вас представляю?
Сэр Эверард долго смотрел на нее, так долго, что она уверилась, будто дерзость ее перешла все границы и что он не подумает отвечать на ее вопросы. Много чести. Милорд де Камбри, видимо, размышлял о том же, потому что спустя некоторое время усмехнулся в усы.
— Вы сегодня заслужили честные ответы, не так ли, миледи Красная Ведьма. Хотя испытали бы некоторые затруднения, когда взялись бы доказывать свои права. Я полагаю, вы беспредельно преданны Рэндаллу, потому что лишь его королевская воля отделяет вас от костра. Но вы могущественны настолько, что не в состоянии это скрыть. Такой силой обладать… непозволительно. Ваш вклад в победу огромен… Нельзя оставлять в живых человека… женщину, способную выигрывать битвы и повергать государей одним усилием воли. Так думают многие. Учтите это. И еще я желал бы знать, можно ли применить магию к существу, уже обладающему магией, и какую он при этом использовал картинку.
— Вы считаете, — несколько опешив, переспросила Аранта, — Рэндалл применил ко мне магию?
— Можете гордиться. Вы стали единственной женщиной, на которую он согласился потратиться. Он, стало быть, счел, что дело того стоит. Дитя мое, я знаю его с детства. Я ни с чем не спутаю этот охватывающий его пламень, от которого мороз по коже, когда он швыряет себя в костер волшебства. К вам, несомненно, применена магия, причем применена очень… сильно, практически бездумно, из баллисты по воробьям. Как это сделал бы ребенок. Я видел, как он творит заклятие верности, самоубийственной преданности, послушания, искренности, дружбы. — Он вздохнул. — У меня есть основания полагать, что в вашем случае он воспользовался картинкой взаимной любви.
Аранта потупилась.
«У меня — тоже».
— Но вы учтите, все думают, будто это сделали вы. «Убить за ненадобностью, сэр Эверард? Ну что вы! — Есть способ лучше».
— Ягге Сверренсен? Нет, и не уговаривайте, я не стану ничего ждать! К тому же Констанца не станет вечно ждать с распахнутыми воротами. Аранта, радость моя, ступай вперед, погляди на Ягге и составь свое мнение. Кстати, пригляди, не надо ли ему чего.
Восстановивший силы Рэндалл уже вновь светился и размазывался по краям и бурно протестовал, когда на него накладывали слишком, по его мнению, много бинтов. Пластырь на лоб и минимальная повязка на руку — все. «Вам волю дай, вы меня и поверх глаз забинтуете, и по рукам-ногам». Кровь еще слабо сочилась, пятная полотно, но сквозь черный шелковый платок, поддерживающий руку на весу, этого вовсе не было видно. Экстравертная составляющая Рэндалла вовсю бравировала своим самочувствием.
Аранта вошла в палатку, со всех сторон оцепленную вооруженной стражей, где держали Ягге Сверренсена, и только тут увидела, что это значит.
Из мебели там был лишь тяжелый деревянный стол, широкая доска, взгроможденная на козлы. На доске распростертый, прикованный цепями по рукам и ногам, за шею и поперек груди, лежал беловолосый человек огромного роста. Он был связан так надежно, что даже головы не мог повернуть. Лицо его показалось Аранте неестественно красным, но через секунду она догадалась, что это всего лишь северный загар, умноженный кровью, прилившей к голове от неудобной позы,
— Девочка, — сказал он, — отойди. Это единственное место, куда я могу плюнуть.
Ошарашенная, она попятилась. Еще секунду она была с ним наедине, а потом палатка как-то вдруг разом наполнилась народом. Стремительно раздвигая плечом толпу, ворвался Рэндалл.
— О, — насмешливо поприветствовал его Ягге, — я дождался чести. Все-таки тебя зацепили. Жаль, не насмерть. Меня там не было.
— А уж мне-то как жалко, что это не ты там был, — плотоядно ухмыльнулся в ответ Рэндалл., — Не было бы вопросов, что теперь с тобой делать.
— Разве тут могут быть два мнения? Поспеши себя обезопасить.
— Именно это я и собираюсь сделать. Освободите его. Я сказал! Так, все вон, кроме Аранты. Эй, и принесите два стула!
Рэндалл не глядя опустился в одно кресло, Ягге, покряхтывая и еле шевелясь от долгой неподвижности, плюхнулся в другое, жалобно скрипнувшее под его немалым весом. На его фоне Рэндалл выглядел подростком. «Экземпляр великолепный», — отстраненно подумала Аранта. Воздух в палатке, казалось, накалился и потрескивал от переполнявшей его магии. Адъютант принес пиво и испарился.
— Я не могу тобою пренебречь, — сказал Рэндалл, сдувая пену. — Брогау — никто. Его обязательства — прах. А тебя я хочу заполучить себе.
Белоголовый великан рассмеялся ему в лицо.
— Многим бы хотелось. У меня с королем, — он подчеркнул это слово, — контракт. Он мне платит, — снова подчеркнуто, — деньги. Ты вряд ли можешь себе представить, какие деньги. Я не подвожу того, кто платит, а моя жизнь их вполне стоит. У меня — репутация.
— Очень хорошо, — с серьезным видом кивнул Рэндалл. — Виновен ли я в смерти кого-то из твоих близких? Не погиб ли в одном из сражений твой сын? Не лишилась ли чести в одном из взятых городов твоя дочь?
— Мои дети слишком малы, чтобы быть замешанными в мои дела. К тому же…
— К тому же они далеко на Островах, в неприступных замках, не так ли? Очень хорошо, — повторил Рэндалл, — потому что я перечислил единственное, что не искупается деньгами. Сейчас я вызову писца, и он напишет Брогау письмо, в котором ты выразишь сожаление, что физически не способен более исполнять при нем обязанности коннетабля. Естественно, ведь ты в плену. В связи с этим обстоятельством, произошедшим, несомненно, по твоей собственной вине — раз ты попался, — ты возвращаешь ему неустойку… плюс полную стоимость своего контракта.
— Мальчик, на это можно построить город!
— …в связи с чем считаешь себя свободным и вправе заключать новые контракты. И учти, я мог бы отправить это письмо и деньги без твоей подписи и задолго до того, как ты оказался у меня на столе, приготовленным для разделки.
— Если бы ты это сделал, я бы тебя убил! — взревел Ягге Сверренсен.
— Верю… что попытался бы. Я тоже не люблю, когда меня недооценивают. Брогау одного возраста с тобой, к тому же уроженец той же земли. Вы принадлежите к одному кругу. Понятно, что вы держитесь друг друга. Я также полагаю, что он хороший король. Мне тоже/надоело каждым шагом доказывать, что я лучше. А если ты откажешься, то я позабочусь довести до общественности нашу с тобой беседу. Кому нужен кондотьер, которому принципы мешают делать дело?
Он поднялся, жестом велев Аранте следовать за собой, и оставил Ягге размышлять, как и где его обвели вокруг пальца.
— Он мой?
— Абсолютно, — подтвердила Аранта. — Каменщиком клянусь, он ничего не заметил и в самом себе ищет брешь, куда проникли твои слова и обещания.
У Рэндалла было много дел: лагерь спешно сворачивался, армия готовилась к торжественному вступлению в павшую столицу. Солдаты начищались до блеска, конники купали лошадей. В госпитале, куда Аранта заглянула для очистки совести, Грасе замахал на нее руками, чтобы шла куда вздумается и не путалась под ногами.
— В столице, — повторял он уже не в первый раз, как молитву, — будут помещения, будут доктора, будут свободные руки. Там будем все толком лечить, кто, прости господи, не помер еще. Иди, не мешай, у тебя, наверное, свои, другие дела есть.
Триумфальное шествие по улицам Констанцы для мероприятия, проводимого столь спонтанно, было великолепно и превзошло все самые нескромные ожидания. Ветра было в самый раз достаточно, чтобы развевать черные стяги Баккара и при этом не сносить с дворянских голов украшенные перьями береты и шляпы. Начищенная песком упряжь позванивала в такт; казалось, даже кони ступали в ногу, должно быть, озадаченные тем, что впервые за несколько дней их не гонят невесть куда и сломя голову, а, наоборот, сдерживают их природный пыл. Пехотинцы предпочли терпеть тяжесть и жар, но шли триумфальным маршем, не снимая сверкающих кольчуг, заклепанных кожанов и касок. В голубом небе над головой Аранты реяли флажки копий. Кто-то догадался раскачать колокола, и над городом символом благой вести взмыли белые голуби. Она была в красном с головы до ног, и Рэндалл велел ей сесть на белую кобылу, как бы указывая народу, кто именно взял для него Констанцу. Правда, мало кто разбирался во всей этой военной геральдике и атрибутике, особенно теперь, когда все Рутгеровы разграничительные уложения о цветах и сословиях смешивались под влиянием социальных катаклизмов, и полевая подруга вступала в город стремя в стремя с королем, без зазрения совести присвоив себе цвета, допустимые лишь для королевы. Ту часть войска, которую не удалось привести в парадный вид, хлам, могущий оказаться полезным, тяжелораненых и госпитальное имущество ввозили другими воротами, без постороннего внимания и излишней шумихи, размещая все это в пустых торговых пакгаузах и общественных амбарах, еще не заполненных урожаем нового года.