Мария-Антуанетта надеялась, что по мере взросления впечатлительность сына ослабнет, а его недостатки останутся в прошлом. Однако лето 1789 г. оказалось последним спокойным летом в жизни королевской семьи. Когда 4 июня после долгой болезни Луи-Жозеф скончался, Луи-Шарль стал наследником престола. За этим последовали революция, свержение монархии, арест и заключение в Тампле - построенном ещё в XII в. замке Ордена тамплиеров в старом парижском квартале Марэ {38}. Вместе с венценосными родителями Луи- Шарля в тюрьме также оказались его старшая сестра Мария-Тереза и тётя - сестра короля Елизавета Французская. Опасаясь бегства пленников, Парижская коммуна назначила 144 комиссара, которые должны были дежурить в Тампле по четверо двадцать четыре часа в сутки.
Как только началась подготовка к суду над Людовиком XVI, не мог не встать вопрос и о судьбе его сына. 7 ноября 1792 г., выступая в Конвенте от имени Комитета по законодательству, депутат Ж. Майль (Mailhe) заявил:
Этот ребёнок пока что невиновен, у него не было времени, чтобы разделить заботы Бурбонов, и всё же вам придётся соизмерять судьбы с интересами Республики. Вам придётся определить своё отношение к этим великим словам, вырвавшимся из сердца Монтескье{39}: «В государствах, где наиболее дорожат свободой, существуют законы, дозволяющие нарушить свободу одного... Признаюсь, однако, что ввиду обычая, существующего у самых свободных народов мира, я склонен думать, что в некоторых случаях на свободу следует набросить покрывало, подобно тому как закрывали иногда статуи богов{40}.
Поскольку с сентября 1792 г. во Франции существовала республика, юный Людовик XVII царствовал, но в реальности, разумеется, не правил {41}. Однако провозглашение его королём не было и чистой формальностью. Узнав о казни Людовика XVI, Луи-Жозеф, принц Конде, сумевший создать армию из французских эмигрантов, в речи перед своими офицерами, объявляя о воцарении Людовика XVII, использовал старую формулу: «Король умер, да здравствует Король!»{42}. Позднее в поднявшемся против республики Тулоне будут чеканить медные монеты с лилией и надписью «L XVII»{43}, а также датировать официальные документы «I годом правления Людовика XVII»{44}. Вандейцы также действовали от его имени, датировали официальные документы аналогичным образом и заявляли в своих прокламациях, что стремятся вернуть трон юному королю. Одна из книг, посвящённых восстанию в Вандее, так и называется: «Великая война за Людовика XVII»{45}.
То, что Людовик XVII превратился в знамя роялистского сопротивления, очень быстро заставило депутатов Конвента задуматься и о его судьбе, и о судьбе других членов королевской семьи. Уже 27 марта 1793 г., выступая в Конвенте, М. Робеспьер предложил отдать Марию-Антуанетту под суд, выслать из страны всех родственников короля, а самого Людовика XVII оставить в тюрьме{46}. Удар был направлен в том числе и против Луи-Филиппа Орлеанского, принявшего имя Филипп Эгалитэ и избранного депутатом Конвента. Предложение не прошло: другие депутаты возразили Робеспьеру, что степень вины может установить только суд, а Бурбонов не в чем обвинить. Но было понятно, что отсрочка лишь временная. 27 марта парижская секция Финистера объявила во всеуслышание, что в бывшем замке Конде в Шантийи обнаружена переписка герцога Конде с Марией-Антуанеттой и Елизаветой Французской; секция потребовала отдать обеих под суд и «принять верные меры, чтобы сын Людовика Капета не мог наследовать отцу» {47}.
Вскоре после переворота 31 мая - 2 июня 1793 г. монтаньяры вновь возвращаются к этому вопросу. 1 июля Комитет общественного спасения принимает постановление о том, что Луи-Шарль должен быть разлучён с матерью и заточён в отдельном помещении, «самом защищённом во всём Тампле» {48}. 3 июля декрет был приведён в исполнение, с этого времени мальчик общался в основном со своим воспитателем, определённым ему Парижской Коммуной, - сапожником Симоном и его женой. Казнённый на следующий же день после 9 термидора как робеспьерист, Симон станет для авторов исторических и художественных сочинений своеобразным воплощением тупой грубой жестокости, которую несет с собой революция, - жестокости тем более отвратительной, что она не щадила даже детей. Так, например, рассказывая о судьбе королевской семьи, один из современников, депутат Конвента Л.С. Мерсье, с презрением отмечал, что единственной заботой Симона было отучить молодого принца быть королем{49}. Напротив, «он учил его ругаться, плохо говорить об отце, относиться к матери, как к б****, петь Карманьолу и кричать: “Да здравствуют санкюлоты!”»{50}. Аналогичная трактовка событий встречается и в более поздних исторических сочинениях. Характерны в этом отношении слова И. Тэна: «Это восьмилетний, необыкновенно развитый ребёнок, столь же умный, сколь и добрый, милый, прелестный ребёнок. Взгляните теперь на стоящего рядом с ним с поднятым кулаком и громко ругающегося человека с лицом висельника. Это его воспитатель, его официальный наставник, абсолютный господин над ним, башмачник Симон, злой, грязный, гнусный человек, насильно спаивающий его, терзающий его голодом, мешающий ему спать, осыпающий его ударами и инстинктивно, из принципа проявляющий на нем всю свою грубость, всю свою развращенность с целью его извратить, забить, развратить» {51}.