Разумеется, историки тоже сталкивались с этим противоречием. Достаточно открыть, к примеру, соответствующий том «Истории Европы», чтобы прочитать: «В истории Французской революции 1789 г. поражает, как быстро в ней были преодолены монархические иллюзии массой населения, особенно городскими слоями...»{11} Действительно «поражает», иначе не скажешь, достаточно уникальный случай массового «прозрения». Но, если заглянуть чуть дальше, можно удивиться ещё больше: на выборах в 1795 г. роялисты едва не победили, а в 1797 г. так и вовсе понадобился государственный переворот, чтобы разогнать Законодательный корпус, где сторонники реставрации монархии составляли чуть ли не большинство. Откуда же они взялись? И кто их избрал?
Пришлось читать другие документы и другие книги. Первое же, с чем мне довелось столкнуться, - работы по контрреволюции немногочисленны, они составляют лишь малую часть от огромного количества исследований по этой эпохе. К тому же их подавляющее большинство посвящены либо узким и локальным сюжетам{12}, либо региональной истории{13}, либо истории эмиграции{14}. Научные биографии даже лидеров контрреволюции, за редким исключением, практически отсутствуют{15}. Немногочисленные обобщающие работы можно пересчитать по пальцам, однако нередко и они имеют абсолютно линейную структуру{16}, когда параллельно рассказываются события «революционные» и «контрреволюционные», что, безусловно, облегчает понимание сюжета, но не спасает от явного перекоса в сторону политической истории Революции.
Второе наблюдение, которое не сложно сделать: большинство французских историков Революции не любит писать о сопротивлении Республике и обсуждать связанные с ним проблемы. На сегодняшний день во Франции так и не сложилось научной школы изучения контрреволюции, посвящённые ей работы периферийны, а то и откровенно маргинальны. Их авторами зачастую становятся не имеющие исторического образования монархисты и журналисты; значительное количество книг носит развлекательный, в лучшем случае научно-популярный характер; в них множество полемических преувеличений и непроверенных фактов, которые ложатся в основу впечатляющих, но довольно бездоказательных построений, подчас больше напоминающих игру ума, нежели научное исследование. Отсюда и скептическое отношение профессиональных историков к тем, кто занимается этими сюжетами (за некоторыми исключениями, в частности, это не касается изучения Вандеи), как к фрондёрам, а то и вовсе, мягко говоря, людям со странностями. Как откровенно сказал мне один из французских друзей: «Русский, который занимается Людовиком XVII - это всё равно, что француз, который интересуется детьми Ленина».
На мой взгляд, такая ситуация объясняется несколькими факторами. Во-первых, хотя после Революции прошло два с лишним века, система образования и официальная пропаганда во Франции до сих пор служат укоренению в обществе республиканских ценностей. В ст. 89 конституции Пятой республики говорится: «Республиканская форма правления не может стать объектом пересмотра». Единственное в мире научное общество, объединяющее в своих рядах историков Французской революции, носит характерное название - «Общество робеспьеристских исследований», и это не только название, но и profession de foi. В конце XIX - начале XX в., когда политический режим ещё не устоялся, вышел ряд очень интересных работ по роялизму и эмиграции, не устаревших и по сей день{17}, но затем этот поток иссяк. Не случайно в XX в. при всей несопоставимости возможностей и ресурсов, наиболее значимые работы о контрреволюции были созданы не французскими, а англосаксонскими историками. К сожалению, это не обобщающие труды, способные дать глобальную картину контрреволюционного движения, но всё же ряд очень удачных (хотя и весьма немногочисленных) исследований на архивных материалах - работы, посвящённые отдельным персоналиям {18}, деятельности английской разведки во Франции{19}, заговорам {20} и т. д.