— Если наша судьба бежать — будем бежать, черт возьми! Придет когда-нибудь и моя очередь и пить и смеяться…
Между тем молодой человек с прежней скоростью пробежал уже все предместье. Перед одним маленьким домиком он было замедлил шаг, как бы колеблясь, но затем пошел дальше и не останавливаясь достиг площади Согласия. Там он остановился и издали задумчиво наблюдал открывшуюся перед ним картину. В этот тихий час большая площадь казалась еще обширнее, лишенная красовавшихся на ней раньше статуи Людовика XV и потом статуи Свободы.
Де Гранлис, без сомнения, вызывал в своей памяти другое время и другое зрелище этой легендарной площади. Ему мерещилась кипящая, ревущая толпа, окружающая эшафот на обагренной кровью земле. Ему слышались гремящая песнь карманьолы, стук колес тележки, глухой звук ножа… Здесь, в ста шагах перед ним, работала гильотина, смертоносное, ненасытное чудовище. Здесь скатились тысячи голов, здесь погиб цвет французского дворянства… Тут же погибли Людовик XVI и Мария-Антуанетта, а с ними — королевская власть.
Молодой человек медленно снял шляпу и стоял неподвижно, устремив взор на страшную площадь, будучи погружен в глубокую задумчивость. В тридцати шагах от него, спрятавшись за толстое дерево, следил за ним во все глаза Кантекор. Даже ему на мгновение пришло желание последовать примеру де Гранлиса и обнажить голову. Хотя он и не сделал этого из уважения к своим принципам, но все же стоял печальный, рассуждая про себя: «Ну да, это понятно… Паломничество…»
Прошло минут двадцать; де Гранлис не трогался с места. Агент Фуше зевал, стоя за деревом, и выходил из себя.
Наконец молодой человек сделал прощальный жест и медленно направился в сторону улицы Рояль. Кантекор шел по его следам. На улице Анжу они миновали новую церковь Святой Магдалины, по идее Наполеона превращенную в храм Славы; налево виднелась старая церковь того же имени, разбитая кирками и ломами… Квартал изменил свою физиономию.
Вдоль всей улицы Анжу тянулись фасады новых частных домов, выстроенных на земле благочестивых бенедиктинок. Листва деревьев старинных садов иногда превышала стены.
Кантекор был в недоумении: куда же, наконец, они идут? Он не мог угадать это при всем желании, но вспомнил, что в былые времена не раз проходил этой дорогой, радостными криками провожая тележку с телами казненных…
В конце улицы Анжу де Гранлис остановился перед красивым двухэтажным домом, стукнул молотком у входных дверей и стал прислушиваться. Шпион, прильнув к стене за углом, тоже насторожил уши.
Дверь полуоткрылась; последовал короткий разговор между прибывшим и кем-то внутри дома; один просил и настаивал, другой, казалось, колебался и возражал; наконец он уступил, и де Гранлис вошел в дом.
Кантекор немедленно вышел из своей засады и быстро очутился перед подозрительным домом, как раз вовремя, чтобы дверь не успела захлопнуться. Решительной рукой он придержал половинку двери и в свою очередь проник в вестибюль.
Какой-то старик испуганно попятился перед ним, говоря:
— Сюда нельзя, нельзя! Кто вы?
Кантекор не смутился и грубо ответил:
— Я иду, куда входят другие… Кто я? Полицейский, милый друг! Молчи или берегись! Ты принимаешь беглецов, я видел. Ну, прочь! Пропусти меня!
— Ах, если бы вы знали, если бы вы видели, слышали этого молодого человека! — начал испуганный старик. — Его отец, его мать погребены здесь…
— Что такое ты толкуешь? Что же здесь такое?
— Здесь бывшее кладбище Святой Магдалины, — печально ответил старик.
— Черт возьми, ведь это верно, — пробормотал с невольным трепетом Кантекор. — Ну все равно, я должен видеть… — И он прошел дальше.
Бывшее кладбище после террора было куплено адвокатом Оливье Деклозо. Преданный роялист, он хотел спасти таким образом от осквернения обагренную кровью землю, где покоились изуродованные тела короля Людовика XVI, королевы Марии-Антуанетты, Шарлотты Корде — драгоценные для него останки. Здесь же покоились кости Роланд, Дюбарри и многих тысяч обезглавленных аристократов… Теперь здесь был разведен сад.
Итак, несмотря на все предосторожности, несмотря на то, что цареубийцы сжигали известью тела своих великих жертв, чтобы когда-нибудь впоследствии не удалось «поклоняться останкам тиранов», все-таки осталось возможным паломничество верных к своей святыне, придворных без двора — к погибшему королевству.
Кантекор прошел узкий коридор и очутился сейчас же в мрачной ограде. Здесь было множество деревьев, большей частью грабов, и крестов, обозначающих могилы.