Жрец закрыл книгу и склонил голову. На холме царила тишина, казалось, даже огонь факелов и вороные кони понимали, что нельзя нарушать скорбь короля.
С противоположной стороны холма донеслись неторопливые аплодисменты, и из-за одного из громадных менгиров вышел незнакомец в доспехах из мерцающего серебра и золота. За плечами у него струился белый шелковый плащ, который резко контрастировал с кожей цвета теплой карамели и блестящими черными волосами.
— Очень поэтично, — проговорил воин с мягким акцентом. Он казался воспитанным и явно образованным, только было непонятно, к какому племени он принадлежал. — Вы, смертные, с таким смаком предаетесь печали.
— Прочь! — провозгласил жрец Морра, взмахнув молитвенником, словно оружием. — Ты оскверняешь священный обряд.
Воин выхватил у жреца книгу и швырнул в темноту со словами:
— Эту болтовню ты называешь обрядом? Полнейшая ерунда! Не верю ни единому слову, хотя чего еще ждать от человека, который сам лично не может заглянуть по ту сторону жизни?
Когда незнакомец медленно двинулся по направлению к собравшимся в центре Моррдунна людям, воины отряда Кровавых копий подняли оружие, а меченосцы положили руки на мечи. Движения незнакомца казались неторопливыми и обыденными, но опытный взгляд Марка приметил очевидные признаки человека, отлично владеющего своим телом и чувствующего равновесие. Без сомнения, к ним пожаловал искушенный убийца. Он казался совершенно бесстрашным, а это значит, он или сумасшедший, или знает что-то такое, что не ведомо Марку.
— Кто ты? — спросил правитель, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его волнения. — Я хороню сына, ты же непочтителен к похоронному обряду. В наших землях ценой за это может стать жизнь.
— Так же как за то, что кое-кто оказался не в том месте и не в то время, — заметил воин. — Отвечая на твой вопрос, скажу: меня зовут Халед аль-Мунтазир, но я уверен, что имя мое тебе незнакомо.
— Верно, я не слышал о тебе, — согласился Марк. — Теперь прочь отсюда, пока я тебя не убил.
Халед аль-Мунтазир рассмеялся, и в его смехе слышались густые переливы нечистого веселья. С улыбкой он откинул плащ, и на всеобщее обозрение показались узкие ножны из светлой древесины, инкрустированные гагатом и перламутром. Воин положил ладонь на оружие и забарабанил пальцами по блестящей черной рукояти.
— Ты глупец, если ищешь боя, — сказал Марк.
— Граф Марк, меня много кем можно назвать. Например, я человек с хорошими манерами, артист, весьма посредственный писатель и абсолютный дилетант в мистических науках. Мне известно о небесной механике, также я хороший портной, оружейник и ювелир. Но уж кем меня точно не назовешь, так это глупцом.
— Господин, позволь мне разделаться с ним, — попросил Веньян и со свистом трущегося о кожу металла выхватил меч.
Марк колебался. Он отлично знал, насколько искусен Веньян, но опасался, что этому противнику нет равных.
— Действительно, позволь. — Халед аль-Мунтазир обнажил собственный меч. Клинок отражал лучи Маннслиба, и казалось, будто сам он сияет серебристым лунным светом. — Слишком долго я томился в Ателе Тамаре, будет здорово снова вонзить меч в смертную плоть.
— Хвастливо говоришь, но ведь ты сам можешь пролить кровь, — сказал Веньян, который взмахнул мечом, разминая плечи.
— Что ж, думаю, ты узнаешь…
Веньян не дал ему закончить и бросился на пышно разодетого воина. Сполохом белого золота клинок Халеда аль-Мунтазира устремился вверх, вспыхнув подобно солнечному свету на льду. Атакуя, Веньян миновал воина, но не успел он обернуться, как упал на колени и завалился вбок. Голова слетела с его плеч, покатилась и замерла перед одним из огромных менгиров.
Марк ужаснулся. Веньян был одним из величайших мастеров-мечников, которых он знал, гораздо искуснее любого дрояшки[1] остготов и в два раза стремительнее любого дикого черузена. И все-таки этот изнеженный воин обезглавил его в мгновение ока.
Халед аль-Мунтазир склонился над обезглавленным трупом Веньяна и вытер об него свой меч. Взглянул на Марка хищно блеснувшими глазами, темными, словно смола, которая горела глубоко в смрадных каньонах Серых гор, и граф обнаружил, что оторваться от них непросто. Марку уже доводилось видеть похожий взгляд у волка, который намертво вцепился в жертву.