В Евангелии от Иоанна приведена чудесная притча: книжники и фарисеи приводят к Христу женщину, взятую в прелюбодеянии, и, искушая Его, спрашивают, должны ли они побить ее камнями, как заповедал им Моисей. Христос ничего не отвечал, но молча чертил на песке, словно не слышал их. Так как фарисеи продолжали настаивать, Христос поднял голову и произнес: «Кто из вас без греха, тот пусть первым бросит в нее камень». И вновь склонился. Для меня, в этом кажущемся небрежным жесте, в наклоне и черчении на песке, видится как Христос пребывает в единении с Самим Богом. Затем Христос изрекает слова, которые обезоруживают его противников, — потрясающие слова! — вновь ссутуливается и возвращается к общению с Богом. Именно так Христос показывает, как творческое воображение способно победить врагов, как все мы защищены потоком собственного вдохновения.
Совершенно ясно, что Иисус более всего презирал и неотступно осуждал влиятельных лиц, олицетворяющих собой установленный порядок вещей, книжников и фарисеев — этих тупых, ограниченных школяров религиозного закона, которых возмущал каждый Его шаг. В них Христос видел противников воображения, перекрывающих духовный полет человека и удерживающих его в теологических ловушках, умствованиях и законе. Что отпугивало многих от Христа и что до сих пор, словно помет, лежит на пороге любой христианской церкви, это фарисейская озабоченность буквой закона в противовес живому слову. Святой Павел писал в Послании к Коринфянам: «Буква убивает, дух животворит». Но как кто-то может быть возвышен духовно, если связан цепями религиозной юриспруденции? Как можно диктовать волю воображению? Как вдохновение или что-то в этом духе от Бога может следовать какой-то морали?
«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, — упрекает Христос в Евангелии от Матфея, — что затворяете Царство Небесное человекам». И далее продолжает: «Вы уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, но внутри полны костей мертвых». Именно так говорил Господь, и я обнаружил, что в Его речах, одновременно сострадательных и язвительных, много общего с моими собственными размышлениями. Христос был прощающим, милосердным и любящим, но, прежде всего, Он был Сыном Ветхозаветного Бога, и кровь Его отца все еще кипела в Его венах. Бог-Отец эволюционировал, создав Своего Сына. Он продвинулся вперед. Отныне милость Христа не была более предназначена для избранных наций и их царей, и великие награды не были обещаны теперь лишь для светских и духовных господ. Христос, Бог- Сын, пришел как личность, Слово стало плотью, для того, чтобы исправить неверно понятые заповеди Своего Отца — или, как писал
Павел к Коринфянам, «мир через Христа примирился с Богом». Христос пришел исправить ошибки Своего Отца. Христос, че-ловек, питающий отвращение к самой идее духовной элиты, творил с каждым. Он пришел с даром истолкования, любви, воображения. Иисус говорит в Евангелии от Иоанна: «Слова, которые я говорю вам, есть дух, и есть жизнь», и в этих словах, которым Он изъясняется, и есть Слово, столь проникновенно и таинственно прослеживающееся в Евангелии. Христос есть само воображение, порой ужасное, порой иррациональное, воспламеняющее и прекрасное — одним словом, Богоподобное.
И во мне так же, как во Христе, течет кровь моего отца, и именно от него я унаследовал, среди всего прочего, любовь к литературе, к слову. И, как Христос по отношению к Своему Отцу, я — последующее поколение, и (да простит меня отец) прошел дальше отца по пути эволюции. Мой отец всегда хотел писать книги, и в том кабинете, куда он приводил меня для того, чтобы общаться посредством языка других, где он давал, а я получал знания, был стол, хранящий несколько начатых, но незаконченных романов, написанных четким почерком, пронумерованных и сложенных в аккуратно подписанные папки — грустная картина! Когда мне было около двенадцати, отец как-то странно спросил меня, что я сделал для человечества. Я понятия не имел, о чем идет речь, а посему вернул ему вопрос, поинтересовавшись, что сделал он. Отец ответил, что сочинил пару коротких рассказов, напечатанных в журналах, и я гордился вместе с ним, когда он демонстрировал их мне. Однако я заметил, что журналы были давние и что эти короткие рассказы оказались семенами, которые так и не дали всходов.
В 1985 году я переехал в Берлин, где задумал написать роман, а посему последующие три года провел, запершись в комнатке в Крюцберге, занимаясь сочинительством. Я назвал его «И узрела ослица Ангела Божия». Роман был о сумасшедшем, замкнутом мальчике по имени Юкрид Юкроу, который, будучи лишенным дара речи, в конце концов взрывается гневом и ставит на колени сектантскую общину, в которой живет. История, происходящая на американском Юге и рассказанная голосом (или, скорее, не-голосом) Юкрида Юкроу, написана поэтизированным языком мыслей, не предназначенных для высказывания вслух, — тем смешанным языком, состоящим частично из библейского стиля, частично из южного диалекта, частично из уличного сленга, временами бесстыдно почтительного и, наоборот, почтительно бесстыдного. На протяжении всего повествования Бог сообщает немому мальчику различную информацию, наполняя его сознание плохими мыслями, «ненависть исходит прямо от Бога», как он называет это, но, будучи не в силах передать это кому-либо и с кем-либо поговорить, Юкрид взрывается, как закупорившаяся труба. Для меня Юкрид воплощает собой лишенного речи Иисуса, нереализованного художника, превратившего свое внутреннее воображение в сумасшествие.