Полковник Симич подкрутил усы и раздраженно пробурчал:
— А я с самого начала не скрывал, что получил свой чин в русской армии. Верно и то, что военное командование поручило мне доставить оружие и порох македонским повстанцам. Да, царское правительство поддерживает освободительное движение на Балканах. Этого требуют высшие политические интересы, которые никого из вас не касаются.
— Правильно, — кивнул Густав. — Мы, бедные артисты, не имеем никакого отношения к политике. А посему, господин полковник, не надо вербовать этих молодых людей в повстанческую армию. Их дело — вольтижировка и воздушная гимнастика. Больше они ничего не умеют.
Тут в разговор вмешался Миклош:
— Вы, однако, не закончили рассказ о янинском паше, господин полковник. Позвольте, я его завершу. Али Тепели, так звали пашу, встав во главе войска янычаров, взбунтовал албанцев, которые до той поры считались самыми преданными воинами султана. Паша повел их в крепость Янины, и там они два года выдерживали осаду армии султана. Многие из них погибли в кровопролитных сражениях, и наконец паша Али прекратил сопротивление и сдался. И голову первого среди янычаров любимца султана доставили в Стамбул на серебряном блюде. Вот так закончил свои дни Али Тепели.
Полковник Симич вытаращил глаза:
— Откуда тебе это известно, парень?
— Из учебника истории, — с улыбкой ответил Миклош.
С этого дня полковник прекратил все попытки завербовать молодых людей в македонскую армию. К тому же ему хватало головной боли с господином Барберри, который мотался за ним по пятам и требовал немедленно высадить всю труппу на берег, так как люди уже сыты по горло морскими приключениями. Поначалу полковник грубо посылал директора цирка к чертовой матери и по другим столь же известным адресам, но, убедившись, что это не возымело результата, пригрозил, что опять запрет его в корабельном трюме.
Вечером, когда стемнело, они проходили мимо бухты Каттаро[24].
На горном склоне безмолвно раскинулся угрюмый город, окруженный каменными стенами, а на вершине горы мерцали огни крепости Сан-Джованни. В темноте невозможно было что-либо разглядеть, но полковник пояснил, что в крепости расположена батарея береговой артиллерии, контролирующая узкий вход в бухту, и если оттуда увидят их корабль, то вряд ли им уже суждено будет добраться до места назначения. К счастью, удалось незаметно проскочить мимо крепости, и «Сан-Мартино», поймав попутный ветер, стремительно помчался дальше.
Глава восьмая, в которой наши герои обретают свободу передвижения и начинают заниматься своим делом
Первые лучи солнца еще только начинали отбрасывать на воду золотистые блики, когда «Сан-Мартино» бросил якорь неподалеку от горного хребта, протянувшегося вдоль побережья. Склоны гор густо заросли деревьями и кустарниками, и в этой чаще не видно было ни одной живой души.
— Мы находимся в нескольких милях от Дураццо[25], — объявил полковник Симич. — Отсюда вас на шлюпке доставят в город. Но если кто-нибудь из вас хочет остаться со мной, я не возражаю.
— Еще чего не хватало! — ответствовал от лица всей своей труппы директор цирка. — Мы рады, что остались целы и невредимы, сидя на пороховых бочках, и ни минуты больше здесь не останемся.
— И ты тоже меня покидаешь? — повернулся полковник к Миклошу, все еще питая слабую надежду.
— Я состою в цирковой труппе Барберри и последую за своим директором, куда бы он ни направился, — отозвался Миклош.
Полковник помрачнел, как туча, и не промолвил больше ни слова, наблюдая за матросами, которые спустили на воду шлюпку и перетаскивали в нее скудный цирковой реквизит. И все же напоследок пожал ему руку и пробурчал:
— Может, мы когда-нибудь еще встретимся. Я не таю на тебя обиды.
Наконец все разместились в шлюпке, и оба матроса взялись за весла. Через считанные минуты шлюпка обогнула мыс, и парусник исчез из виду.
И тут всю компанию охватило безудержное веселье. Как будто вырвавшись из плена, все враз зашумели, заговорили, перебивая друг друга, и подняли такой гвалт, что распугали чаек, занимавшихся в этот утренний час своим обычным промыслом, и они с возмущенными криками взмыли ввысь. Директор цирка от избытка переполнявших его чувств начал горланить песню, слов которой толком и не знал, а клоун Густав тут же подхватил ее своим могучим басом. Даже флегматичный русский богатырь Громобой Иванович заметно оживился и весело поглядывал по сторонам. Мадемуазель л’Эстабилье сняла свою широкополую шляпу и принялась крутить ее над головой, держа за ленточку. А Виктор продемонстрировал свой коронный номер: сделал стойку на голове и шапкой, заброшенной на ногу, помахал на прощание суровому горному хребту, за которым остался «Сан-Мартино».