— Надо все время подниматься в гору, — сказал он, — и тогда мы безошибочно доберемся до Македонии. А там уж поблизости и Салоники — тот замечательный город, о котором я вам рассказывал.
Если бы шесть низкорослых горных лошадок, приобретенных господином Барберри на базаре в Дураццо, понимали человеческий язык, они пришли бы в уныние от этих слов. Да и кого могла порадовать перспектива все время идти в гору?
Громоздкие, ярко раскрашенные кибитки уже десятый день тащились по крутым горным отрогам, но ни разу еще на их пути не встретились настоящие македонские поселения. Так по крайней мере считал господин Барберри, убежденный, что в подлинной Македонии горы сделаны из чистого золота, а в ручьях вместо воды течет мед.
Одичавшие жители запущенных деревень с полуразвалившимися лачугами удивленно пялились на раскрашенные кибитки, но среди желающих посмотреть «Сцены македонской битвы» лишь немногие могли заплатить за билеты. Остальные попросту проделывали кинжалами дырки в парусиновом шатре, чтобы бесплатно удовлетворить свою тягу к прекрасному, и с каждым разом этих дырок становилось все больше и больше.
И господину Барберри это наконец надоело.
— Все! — воскликнул он. — Никаких больше представлений, пока мы не доберемся до какого-нибудь города!
Новоиспеченный шталмейстер озадаченно почесал за ухом.
— Святой Бернгард! — пробормотал он. — Я что-то не уверен, есть ли вообще в Македонии города…
— Да перестань! — рассмеялся Барберри. — А где тогда живут воеводы? Ведь не будет же всевластный воевода прозябать в какой-нибудь вшивой деревеньке.
Пал Чайко пожал плечами:
— Воеводы иногда селятся на вершинах гор и пасут овец, потому что в некоторых воеводствах живут всего трое: сам воевода, его жена и его собака. Ведь никаких подданных у него уже не осталось. Одни полегли в сражениях, другие разбрелись по свету в поисках лучшей доли.
А горы все никак не желали кончаться. Стоило нашим путникам преодолеть один крутой подъем, как впереди тут же вырастала новая гора — еще выше прежней. Маленькие лошадки с трудом тащили по бездорожью тяжеленные кибитки, которые артистам то и дело приходилось толкать изо всех сил, чтобы помочь несчастным животным.
А тем временем съестные припасы уже были на исходе. И напрасно Миклош и Виктор постоянно носили ружья: никакой дичи в этой глухомани не водилось.
— Да это же просто Богом проклятое место! — вспылил Густав, сидя поздним вечером у костра. — Ни одного живого существа, ни одной крестьянской хижины!
— Эта часть горного хребта менее обитаемая, чем противоположная, — пояснил бывший матрос. — Но и там можно идти целый день и никого не встретить. Зато уж в Салониках вам скучать не придется.
— Оставь ты эти Салоники в покое! — проворчал Барберри. — Если нам здесь не улыбнется удача, туда мы уже не доберемся.
Однажды вечером Пал Чайко, вернувшись из предгорного перелеска, где он собирал валежник для костра, сообщил, что встретил там двух вооруженных людей, которым явно не понравилось, что кто-то бродит по их горам.
— Что за люди? — спросил директор.
— По-моему, это повстанцы, — шепотом отозвался шталмейстер. — Я думаю, они скоро нагрянут сюда.
— Что ж, посмотрим, что это за повстанцы такие, — пробормотал Барберри.
Однако обитатели здешних мест явно не торопились навестить пришельцев. Артисты успели поужинать и, расположившись вокруг костра, начали погружаться в сладкую дрему. На горы опускалась глубокая темная ночь, и на расстоянии трех шагов уже ничего не было видно. Где-то внизу, в долине, бежал по камням горный ручей, и его убаюкивающее монотонное журчание не нарушало ночного покоя.
И вдруг из темноты послышался звонкий мелодичный голос:
— Кто вы и чего вам здесь надо?
Барберри испуганно оглянулся и, прищурившись, разглядел во тьме очертания двух фигур. Ему померещилось, что за их спинами толпятся еще человек двадцать, но это могли быть и скалы.
Обе фигуры приблизились, так что в свете костра их уже можно было разглядеть. На них было типичное одеяние македонских повстанцев: шаровары, заправленные в сапоги с высокими голенищами, и цветастые кафтаны, подпоясанные широкими кушаками. Один из них оказался стройным юношей невысокого роста, а второй — могучим седоусым великаном. И у обоих в руках были револьверы.
Господин Барберри как будто бы уже давно готовился к такой встрече — он вынул из кармана охранную грамоту, выданную ему старым воеводой, и протянул ее македонцам со словами: