— Приведите их! — сонным голосом приказал воевода.
Из ближайшей хибары вывели троих со связанными руками. Они не ждали от этого судилища ничего хорошего, и лица их покрывала смертельная бледность.
Воевода смерил всех троих равнодушным взглядом, после чего обратился к старейшинам:
— Собственно говоря, почтеннейшие, осталось только решить, заслуживают ли эти грешники веревки как презренные преступники или пули как солдаты вражеской армии.
— Пощадите! Я невиновен! — крикнул один из приговоренных.
Воевода лениво махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Давайте держать совет, почтеннейшие!
Старцы немного пошептались, а затем дружно закивали головами. Воевода погладил свою окладистую бороду и обратился к осужденным:
— Вы будете повешены еще до захода солнца.
— Пощадите! — снова крикнул один из этих несчастных. Но их уже схватили и увели обратно в хижину.
— А теперь давайте глянем на нашего пленного чужеземца! — возгласил воевода, и при этом в его глазах появился хищный блеск, а всю сонливость как рукой сняло.
Вооруженные стражи направились к другой хибаре и вывели оттуда по-европейски одетого белокурого мужчину в очках, со страдальческим выражением на лице.
— А вот и наш немецкий друг! — вкрадчиво промолвил воевода, буравя его колючим взглядом из-под густых бровей. — Между прочим, прошло уже три недели с тех пор, как вы попали к нам в плен. Как я вижу, горный воздух не идет вам на пользу. А ваши родственники, которым мы отправили письмо, до сих пор не прислали в качестве выкупа за вас тысячу пиастров[29]. Я очень прошу, напишите им сами, что они должны как можно скорее выслать две тысячи пиастров, потому что ваша жизнь в большой опасности. А пока можете идти.
Немец понуро поплелся обратно в дом.
— Вот негодяи! — разволновался господин Барберри, с тревогой ощупывая голенища своих сапог.
По совету бывшего матроса он заранее спрятал туда последние деньги, оставив разбойников с носом, так что они напрасно шарили по его карманам.
Хмурые вооруженные старцы стали понемногу расходиться. Солнце уже начинало клониться к закату. Запертые в кибитке артисты с тревогой ожидали своей участи. Что станется с ними в этой глуши? Удастся ли им выбраться из разбойничьего гнезда?
— Ох, Симич, Симич! — горестно вздыхал господин Барберри. — Надо ж было встретить тебя на свою голову!
Русский богатырь пробурчал что-то с угрозой в голосе, а клоун Густав безучастно пожал плечами. Виктор возбужденно сорвался с места, и в глазах его появился лихорадочный блеск.
— У нас ведь тоже есть ружья. Мы дорого отдадим свою жизнь!
— Отсюда, из окна кибитки, запросто положим человек двадцать, когда они приблизятся, — подхватил Миклош.
— Ой, только не надо стрельбы! — жеманно промолвила мадемуазель л’Эстабилье. — Меня это нервирует.
Но Мари-Мари и чудо-чадо Аталанта одобрили план молодых людей.
— Я не боюсь этих злодеев! — решительно заявила Мари-Мари. — Мы сумеем дать им достойным отпор.
Только Пал Чайко не принимал участия в разговоре, внимательно следя за тем, что происходит снаружи, — ведь там как раз обсуждали, что делать с бродячими артистами. Наконец он повернулся к своим товарищам со словами:
— По-моему, до стрельбы дело не дойдет.
В это время дверца кибитки открылась, и раздался голос:
— Выходите!
Бывший матрос вышел первым, за ним последовали остальные. Замыкал шествие господин Барберри, тщетно пытавшийся унять дрожь в коленках.
Воевода приветливо улыбался, подкручивая усы.
— Друзья мои, нам хотелось бы посмотреть ваше представление, — объявил он. — Эти знаменитые «Сцены македонской битвы», о которых у нас в горах так много говорят.
Как только бывший матрос перевел слова воеводы, господин Барберри моментально выступил вперед, оказавшись во главе своей труппы, отвесил глубокий поклон и с самодовольным видом произнес:
— Я автор этой пьесы.
Воевода одобрительно кивнул и продолжил:
— После спектакля можете дальше держать свой путь. Ночью в нашем селе не должно быть посторонних.
Никогда еще члены цирковой труппы Барберри не готовились к представлению так быстро, как в этот раз. Шатер устанавливать не стали, только кибитки отодвинули в сторону и огородили широкий круг веревками, натянутыми на колышки. За этим ограждением разместились зрители, пришедшие со своими скамейками. Первые ряды заняли хмурые молчаливые мужчины, каждый из которых носил за поясом с полдюжины револьверов и кинжалов. Позади толпились женщины с закрытыми до самых глаз лицами. Чумазые ребятишки с громкими криками шныряли где ни попадя, путаясь под ногами.