– Отправляйся к трибуну Сафдуру и передай ему приказ с божьей помощью начинать атаку.
– Слушаюсь, сэр!
Свальбард стоял неподалеку, держа в поводу моего коня.
– Ваше величество, сейчас я должен быть впереди, – сказал я.
– Я так и думал, – недовольно буркнул Тенедос. – Бросаешь меня здесь одного. Придется от безделья сотворить пару заклинаний.
– Такая уж у меня натура, ваше величество. Всегда думаю только о себе.
Мы улыбнулись друг другу, и на мгновение я забыл о двойном предательстве. Но тотчас же воспоминания нахлынули с новой силой, и я, быстро развернувшись, вскочил в седло. У меня был великолепный пятнадцатилетний каштановый жеребец с белым пятном на лбу, еще недавно украшавший конюшни какого-то майсирского вельможи. Но он пока что не успел привыкнуть к звукам боя и нервно переступал с ноги на ногу. Конь был великолепный, но все же ему было далеко до Лукана и до Кролика. Я назвал его Казематом.
У командного пункта ждали мои Красные Уланы, надевшие поверх своих алых мундиров куртки пехотинцев, чтобы скрыть мое присутствие на передовой. По моему сигналу капитан Балк подал команду, и уланы вскочили на коней, скидывая с себя маскировку. Вероятно, мне следовало бы оставаться сзади, стараясь следить за ходом наступления, но я все равно не смог бы долго обманывать себя. У меня – точнее, у императора есть знающие свое дело трибуны и генералы. Теперь пришло время переложить ответственность на них.
Я хотел увидеть кровь, услышать, как мой меч со скрежетом врезается в кость. А может быть, я искал чего-то другого. Может быть.
Мы рысью поднялись на вершину холма, и уланы перестроились в боевой порядок.
Следом за нами шла нумантийская конница – с развернутыми знаменами, под торжественные звуки труб. Больше ста тысяч кавалеристов готовились вступить в сражение.
Наша гвардия еще старалась держать строй, хотя местами бой уже превратился в беспорядочную кучу-малу. Тут майсирцы увидели приближающуюся конницу, и сквозь гул сражения до нас донеслись их наполненные ужасом крики.
Уланы разом опустили пики. Какое-то мгновение противник колебался, затем обратился в бегство. Сперва дрогнули единицы, потом все больше и больше, и вот наконец неровные ряды майсирцев рассыпались. Прорвавшись сквозь первую линию обороны, мы понеслись дальше. Те неприятельские солдаты, что были поумнее и похрабрее, выстроились в каре – ибо лошадь не будет наскакивать на сплошную стену. Я выкрикнул команду, приказывая перейти на галоп, и мы поскакали прямо на каре. Каземат, как я и рассчитывал, несся впереди моих уланов.
До ощетинившейся копьями стены оставалось двадцать футов... десять футов... и, когда мы уже почти подскакали к ней, я привстал в стременах, натягивая поводья. Каземат, породистый скаковой жеребец, прекрасно преодолевавший препятствия, – а я уже успел это выяснить, – взмыл в воздух и, грациозно изогнувшись, пролетел над копьями в середину каре. Прямо передо мной оказался майсирский офицер. Моя пика вонзилась ему в грудь, и он, схватившись за нее обеими руками, упал на землю, вырывая ее у меня. Выхватив меч, я направил Каземата в тыл неприятельских рядов. Однако от каре уже ничего не осталось. Как только командир был убит, строй рассыпался, и солдаты, побросав оружие, бросились бежать куда попало.
Ко мне с округленными от восхищения глазами подскакал капитан Балк. Я не стал мешать ему считать меня доблестным храбрецом – если бы он задумался над случившимся, то понял бы, что я сделал единственно возможное, – а это, на мой взгляд, никак нельзя считать героизмом.
Мы неслись на полном скаку впереди неудержимой массы конницы, не обращая внимания на спасающихся бегством майсирцев, если только они не пытались оказывать сопротивление, – по крайней мере, так поступало большинство. Я увидел, как один легат, не из моих Красных Уланов, пронзил пикой спину бегущего солдата, и тот кубарем покатился по земле. Легат радостно вскрикнул, и я поморщился, столкнувшись с человеком, считающим убийство другого человека забавой наподобие охоты на вепря. Но следующий солдат, которого попытался насадить на пику легат, оказался гораздо проворнее. В самый последний момент он увернулся от острия, отбив его так, что оно воткнулось в землю. Легат на полном скаку слетел с коня, перевернувшись через пику, и распластался в грязи. Прежде чем он успел прийти в себя, майсирец подскочил к нему, и я увидел, как дважды поднялся и опустился кинжал. Но тут стрела пронзила солдату грудь, и он упал на нумантийского кавалериста, которого только что прикончил.
Мы скакали дальше.
Тут и там, осыпаемые градом стрел, майсирские офицеры и калсторы пытались собрать своих солдат. Прицельно выстрелить из лука на скаку очень трудно, но мои хитрые лучники выжидали, когда расстояние до противника сократится до считанных ярдов, после чего пускали стрелу не в одного человека, а в группу. Порой нам встречались отряды всадников и завязывалась короткая, жестокая сеча. На моем счету уже было несколько убитых майсирцев. Мы мчались вперед, и мое зрение, мой рассудок приветствовали алый цвет сражения.
Поднявшись на гребень холма, мы увидели шатры обоза майсирской армии. Завидев нас, мужчины и женщины с пронзительными криками бросились врассыпную. Конница ураганом налетела на лагерь. Отбросив пики, уланы выхватили сабли и принялись рубить все подряд – людей, шатры, сея всеобщий хаос. Повсюду можно было видеть, как солдаты спешивались и начинали набивать свои ранцы добычей. Один улан забежал в шатер и мгновение спустя появился снова, перекинув через плечо вопящую от ужаса девушку.
Резко осадив Каземата, я перегнулся и плашмя ударил мечом по кожаному киверу нумантийца. Улан упал. Воспользовавшись этим, девушка бросилась бежать. Мне хотелось верить, что она досталась солдату, настроенному не так решительно.
Мы пронеслись через лагерь, и офицеры стали громкими криками собирать своих людей. Опомнившись, уланы поспешили выстроиться в боевой порядок, и мы приготовились наносить удар в обратном направлении, навстречу наступающему гвардейскому корпусу. Я почувствовал, как в воздухе запахло победой.
Я быстро окинул взглядом ряды своих солдат. Мы понесли небольшие потери, а мои уланы недосчитались лишь двух-трех человек.
Трибун Сафдур в сопровождении двух трубачей и знаменосца поскакал галопом вперед, готовый отдать приказ перейти в наступление, и тут я кое-что увидел. Точнее, я кое-чего не увидел, поэтому, пришпорив Каземата, помчался наперерез Сафдуру. Горнисты уже поднесли к губам трубы, но трибун, увидев меня, приказал им остановиться. Подъехав к нему, я натянул поводья.
– Сэр! – Сафдур вскинул кулак к плечу. – Что-нибудь случилось?
– Да, – резко бросил я. – Смотри! Я указал в сторону передовой.
– Я ничего не вижу, – присмотревшись, сказал трибун.
– Вот именно, – подхватил я. – Где дым, где пыль? Где бой?
Сафдур всмотрелся пристальнее.
– Я ничего не вижу! В чем дело? Что случилось? Гвардия должна была продолжать наступление...
– Должна была, – оборвал его я. – Но почему-то остановилась. А мы оказались в глубине боевых порядков противника. И подкреплений ждать неоткуда, черт побери!
Сафдур выпучил глаза, осознав, что мы оказались в ловушке, которая вот-вот захлопнется.
– Какие будут ваши приказания, сэр?
Мне следовало его одернуть, указав, что приказы здесь отдает он. Не я командую его проклятой конницей. Но времени на любезности не было.
– Похоже, майсирцы еще не осознали, что мы у них в руках – точнее, с минуты на минуту окажемся у них в руках, – сказал я. – И прежде чем они опомнятся, нам нужно вернуться к своим.
– Так точно, сэр. Я прикажу трубить отступление.
– Нет, ни в коем случае, – остановил его я. – Это вызовет панику. К тому же мы не собираемся отступать. Мы атакуем неприятеля. Держите общее направление вон на тот храм, – я указал на виднеющееся вдалеке полуразрушенное здание. – Местность здесь довольно ровная, непересеченная. Построй свои полки клином. Пойдем вперед, не останавливаясь, до самой Пенды.