Слушай, пока я с тобой говорил, мне пришла в голову еще одна мысль. Помнишь демона, уничтожившего Чар-дин Шера?
Меня передернуло. Мне довелось повидать много ужасов, но четырехрукий демон размером с гору, с огромной зияющей пастью был из них самым страшным.
– Готов поспорить с тобой на что угодно, хотя я и не смогу получить с тебя выигрыш, – сказал Йонг, – что ты еще увидишь этого изверга. Не сейчас. Позже. Когда наступит полный крах. А теперь, нумантиец, прощай. И береги себя.
Не успел я схватить его за руку, попробовать уговорить или хотя бы сказать хоть слово, как Йонг проскользнул за шатер, где грелась личная охрана императора. Я бросился за ним, но его уже и след простыл.
Вот так исчез Йонг, несомненно, самый необычный трибун Нумантии.
Я лежал, закутавшись в одеяло, притворяясь, что сплю, как и подобает спокойному, уверенному в себе военачальнику, а на самом деле пытаясь освободить от мыслей рассудок, чтобы не думать о двух годах непрерывной боли и скорби. Неожиданно меня разбудил капитан Балк.
Новость, с которой он пришел, была просто катастрофической. 20-й Кавалерийский полк потерял контакт с замыкающими подразделениями Пятого гвардейского корпуса, которым командовал Эрн, и выслал вперед дозор. Разведчики ничего не обнаружили – части Эрна оставили свои позиции.
Трибун увел все свои войска, почти двадцать тысяч человек, прямо на восток, на неприятельские позиции. Как выяснилось позднее, Эрн ехал впереди с белым флагом, громко крича, что сдается в плен. Не знаю, как ему удалось обмануть своих офицеров, – скорее всего, он сказал, что получил приказ императора до рассвета занять позиции к востоку от дороги. А может быть, азаз, воспользовавшись благоприятным моментом, с помощью колдовства затуманил мозги нашим солдатам.
Но сейчас имело значение только то, что между моим арьергардом и остальной армией образовалась огромная брешь. Через считанные минуты после того, как я вскочил с постели, послышались звуки боя. Майсирцы, обнаружив брешь в наших боевых порядках, нанесли удар. Измена Эрна грозила уничтожением всей армии.
Я вынужден был как-то реагировать, и это должно было быть что-то совершенно непредсказуемое. Мне пришла в голову одна мысль. Правда, это означало, что нам придется в лучшем случае провести в суэби еще несколько дней, а в худшем... Я не хотел даже думать об этом.
Я приказал капитану Балку надеть мои доспехи и во главе Красных Улан при поддержке 20-го полка Тяжелой Кавалерии нанести удар по майсирцам, изобразив это так, будто вся наша армия перешла в наступление.
Балк должен был идти вперед до тех пор, пока не встретит настоящего сопротивления, после чего немедленно отступить к позициям 17-го полка, которым предстояло стать сборным пунктом для вспомогательных частей, солдат, отставших от своих подразделений, а также всех тех, кто предпочитал изнурительный поход смерти и рабству в плену. Собравшись вместе, наши части должны были отойти на запад, прочь от майсирцев, прочь от Осви. Впереди предстояло идти 10-му Гусарскому полку.
Я собирался оторваться от неприятеля, повернуть на север, сделать полукруг в сторону северо-востока и воссоединиться с остальной армией в Осви. План был отчаянным, но ничего другого я предложить не мог.
Кирасиры 20-го полка, сильно поредевшего, на конях, обессилевших до такой степени, что им едва удавалось идти рысью, обрушились на майсирцев. Противник, торжествуя победу, приступил к грабежу скудного имущества, оставшегося от корпуса Эрна, и не успел перестроиться, когда на него налетела наша кавалерия. Майсирцы в панике бежали, потрясенные тем, что мы сумели так быстро организовать контратаку.
Прежде чем неприятель успел опомниться, кирасиры повернули назад. Когда они вернулись в расположение 17-го Юрейского полка, уланы уже были готовы тронуться в путь, и наша колонна, сойдя с дороги, двинулась в суэби.
Переход был очень трудным; люди и лошади падали, теряя силы, повозки опрокидывались, и маркитантам приходилось забирать свои пожитки и продолжать путь пешком.
Но это было не самое страшное. Повозки с ранеными постоянно застревали в глубоких оврагах, тянущихся параллельно дороге.
Я вынужден был отдать приказ бросить обоз. Даже домициус Биканер изумленно посмотрел на меня, перед тем как отсалютовать и отправиться его выполнять. Но выбора у нас не было: в руки майсирцам попадет или наш обоз, или мы все. Несколько врачей вызвались остаться с ранеными, но я, восхищенный их мужеством и преданностью своему долгу, вынужден был им отказать. Врачи понадобятся нам самим, все до одного. Раненые кричали и ругались, наблюдая, как солдаты выпрягают из повозок лошадей, но их ярость не могла повлиять на мое решение. Через час мы двинулись дальше, оставляя позади себя честь и частицу сердец. Но состраданию не было места в этой безжизненной пустыне.
Два часа спустя, когда я уже начал думать, что мой дерзкий замысел увенчался успехом, наши разведчики доложили о дозорах негаретов. Я выругался: наши передвижения будут обнаружены, и о них тотчас же узнает король Байран. У него будет достаточно времени, чтобы выдвинуть свои войска и преградить нам дорогу в Осви. И все же я должен был бороться до конца и приказал 10-му полку повернуть на север.
И тут настал настоящий кошмар. Снежная целина перед волной гусаров вздыбилась, словно ожила, словно под ней до поры до времени затаились огромные твари. Горы снега стремительно понеслись на наших солдат, накрывая тех, кто был впереди. С жуткими криками гусары бросились назад, увязая в глубоком снегу. Но никто ничего не видел, ничего не чувствовал в этой белом месиве.
Я понял, что именно этот сюрприз заготовил Тенедос для негаретов, но сейчас жуткое оружие обернулось против нас. Невидимые твари – снежные черви или кто там еще – валили людей, ломая их словно замерзшие веточки.
10-й полк повернул назад, и снежные черви успокоились. Все, что двигалось в направлении от Осви, их не интересовало.
Теперь мы были обречены. К югу и западу простиралась безлюдная, враждебная суэби, на востоке находилась майсирская армия, а путь на север преграждали снежные твари. И тут мне в голову пришла совершенно безумная мысль. Я понял, что мы на какое-то время оторвались от неприятеля, – дозоры негаретов бежали от снежного кошмара еще быстрее нас.
Вызвав к себе трех домициусов, командиров полков и полкового проводника, старшего по званию среди разведчиков Йонга, я сообщил им, что мы сейчас совершим форсированный суточный марш. Самые сильные будут идти сзади, не для отражения возможных атак. Эти люди должны были заботиться о том, чтобы никто не отставал и чтобы мы оставляли за собой как можно меньше следов. Я приказал посадить самых слабых на лошадей, а остальным продолжать путь пешком.
С нами были два колдуна Чарского Братства, и я поручил им вызывать огонь для уничтожения трупов умерших. Нам необходимо было постараться исчезнуть бесследно. Возможно, это даст нам слабый, призрачный шанс на спасение. В противном случае можно было уже считать себя или майсирскими рабами, или закоченевшими трупами.
– В каком направлении мы двинемся? – спросил Биканер.
– На запад, – ответил я. – Точнее, на северо-запад.
По сути дела, в противоположную сторону от императора и нашей армии. Наша единственная надежда заключалась в том, чтобы оторваться от неприятеля, а затем совершить невозможное: перейти в Нумантию через горы, как я уже проделал это однажды.
Но тогда мне нужно было беспокоиться лишь о горстке людей, находящихся в прекрасной физической формы. Сейчас же под моим началом находились несколько сотен оборванных, голодных солдат и маркитантов.
Мне следовало отдать приказ перейти в наступление, двинуться навстречу неприятелю, чтобы мы умерли достойно и совершенно бесполезно, но я упорствовал в своей глупости.
Через два часа мы вышли в пустыню. Поставив в арьергард своих Красных Улан, я приказал им выполнять мои приказы без колебаний и без пощады. Никому не позволялась роскошь умереть, по крайней мере до наступления сумерек. Я шел последним, кричал, орал до хрипоты, и в конце концов мой голос стал звучать так, словно его протащили через битое стекло.