– Если дела будут и дальше идти так стремительно, – сказал Сала, – вероятно, мы в самое ближайшее время снова перейдем на «ты», а?
– Будем надеяться.
Сообщение о новом дружеском шаге короля Байрана было отправлено на север, и через пятнадцать дней пришел ответ императора: он тоже отведет все нумантийские войска от границы. На приграничных территориях останутся только подразделения, охотящиеся за бандитами. Мы еще дальше отступили от пропасти.
Необходимость ждать по две-три недели между очередными этапами переговоров могла бы свести с ума, если бы мне было нечем заняться. Но мы с Алегрией оказались в самом центре водоворота светской жизни Джарры, став «чем-то новеньким».
Столичная знать оказалась такой же убогой, как и ее провинциальные кузены. Все были знакомы друг с другом и по большей части еще и состояли в родственных отношениях; все бывали на одних и тех же светских мероприятиях, где напивались с одними и теми же приятелями, после чего ложились в кровать с их женами. И так продолжалось год за годом, десятилетие за десятилетием. Неудивительно, что таким успехом пользовались балы, где впервые дебютировали в высшем обществе юноши и девушки из благородных семейств. Я побывал на одном таком бале, напомнившем мне стаю стервятников, кружащих над умирающей антилопой и ждущих, когда можно будет насытиться свежим мясом.
У мужчин в моду быстро вошли длинные прически, причем нередко с помощью каких-то сильных отбеливателей волосы перекрашивались в светлый цвет, как у меня. Алегрия даже пошутила, что мне должно быть стыдно за всплеск эпидемии облысения среди мужчин старшего возраста, не рассчитавших действие красителей. Я ответил, что вины на мне не больше, чем на ней, ибо женщины, подражая Алегрии, перешли исключительно на облегающие наряды, подчеркивающие все изгибы фигуры. Молодым девушкам, возможно, это было даже к лицу, но, встречая переваливающуюся с ноги на ногу толстуху, одетую так, я с трудом сдерживал желание сморщиться и отвернуться.
Сезон Перемен подошел к концу, и начался Сезон Бурь, принесший с юга антарктические бураны.
Намеченный бал-маскарад был отменен из-за непогоды. Жизнь в Джарре оказалась парализована снежными буранами, так что нам пришлось развлекаться тем, что имелось у нас в распоряжении. Я с удовольствием валялся в кровати в нашем «шатре». Мы перебрались на «летнюю» сторону; в саду весело щебетали птицы, в застывшем знойном воздухе жужжали пчелы.
Я изучал карты Пограничных территорий, пытаясь определить, есть ли хоть какая-нибудь крупица здравого смысла в моих предложениях.
Алегрия лежала на полу на трех огромных подушках. Из одежды на ней были лишь узкие полоски материи на груди и на бедрах. Она читала толстую книгу, в которой боги и богини изображались такими же глупыми, завистливыми и жестокими, как и сотворенные ими люди. Разумеется, подобного рода литература была запрещена, поэтому владеющим грамотой приходилось долго ждать своей очереди получить желаемую книгу.
Поймав на себе мой взгляд, Алегрия улыбнулась и снова погрузилась в чтение.
Вдруг я осознал одну очевидную истину. Я начал потихоньку влюбляться в Алегрию, возможно, уже успел ее полюбить. Сейчас, оглядываясь назад, я недоумеваю, почему мне потребовалось столько времени, чтобы понять это. Впрочем, ответ мне известен. Конечно же, причиной всему была Маран.
По-прежнему оставались не остывшие до конца чувства, слова, которые мне хотелось сказать своей жене – или бывшей жене, я не знал, удалось ли ей уже добиться развода. Но какое это имело значение? Прошлое осталось в прошлом, умершее и забытое. Почему я не встал, не подошел к Алегрии, не поцеловал ее, а дальше будь что будет? Я не знал тогда, не знаю и сейчас.
Я закончил составлять депешу, и курьер забрал ее. Только тут до меня дошло, как же сильно я устал. Я больше не мог оставаться ни в посольстве, ни у себя дома, ни вообще в городе. Мне срочно требовалось выехать на несколько часов на природу. Я поделился этими соображениями с Алегрией. Та, поморщившись, тем не менее храбро поддержала меня.
– Хорошо, мой господин. Мы отправимся в буран, и если я себе что-нибудь отморожу, виноват в этом будешь ты.
Час спустя мы, укутавшись в теплые шубы, дрожали на конюшне. Вскочив в седло, Алегрия с мольбой посмотрела на меня.
– Так где же мы примем свою смерть?
– Будь я проклят, если знаю. Это ведь ты майсирка, не я.
– Из монастыря меня отпускали в столицу раз десять, не больше, – сказала Алегрия. – Что творится на улице! Мы с тобой с ума сошли!
– Знаю... и все же что-то в этом есть, правда?
И действительно, пронизывающий северный ветер освежил мне голову, очистил душу.
– Быть может, стоит заглянуть в посольство и взять эскорт? – предложила Алегрия.
– Зачем? Разве в Майсире мы не пользуемся всеобщей любовью? – ответил я. – Нет, лично мне будет достаточно твоего общества.
Некоторое время Алегрия сидела в седле в нерешительности.
– У меня есть одна мысль. Но до того места час пути, а то и больше. И мне придется спрашивать дорогу.
– Я жду ваших приказаний, войзера.
– Значит, когда найдут наши закоченевшие трупы, в глазах богов во всем буду виновата я одна.
– Разумеется. Разве ты до сих пор не научилась понимать мужчин? – усмехнулся я.
Алегрия только пожала плечами, и мы тронулись в путь.
Никто не обращал на нас ни малейшего внимания; редкие прохожие шли по своим делам, торопясь успеть, пока улицы не замело окончательно. Поправлюсь, почти никто: прицельно брошенный снежок попал мне в затылок, сбив кивер в сточную канаву. Выругавшись, я обернулся и успел увидеть подростка, юркнувшего в переулок.
– Как он только посмел! – воскликнула Алегрия, тщетно пытаясь удержаться от смеха.
Промолчав, я спешился и подобрал свою каску – а также кое-что еще. Когда я садился на коня, постреленок и три его товарища высунулись из-за угла – и едва успели увернуться от снежной глыбы, тайком слепленной мною. Комок ударился в стену у мальчишек над головами, обдав их дождем ледяных осколков. С испуганными криками сорванцы скрылись в переулке.
– Если играешь с быком, – сказал я, цитируя старую симабуанскую пословицу, – будь готов познакомиться с его рогами.
Алегрия только покачала головой, и мы двинулись дальше.
Мы дважды останавливались, Алегрия спрашивала у прохожих дорогу, после чего мы продолжали путь. Где-то через час мы достигли окраин Джарры.
– И что дальше?
– Не плачь, неженка, – улыбнулась Алегрия. – Мы только начали.
По правде сказать, мне становилось все холоднее, и передо мной все чаще появлялись картины нашего милого летнего садика.
– Эта женщина вознамерилась скормить меня волкам, – мрачно пробурчал я, тем не менее послушно тронувшись следом за Алегрией.
Снегопад усилился, но дорога была широкой и ровной. Мы проехали через поля, потом мимо маленькой деревушки, затем опять оказались в чистом поле. Я уже собрался было снова начать скулить, но тут мы поднялись на пригорок.
На высокой скале примостился мрачный замок. Его стены были вырезаны из камня. Мне довелось видеть и более грандиозные сооружения, но никогда я не встречал ничего более величественного и неприступного. Узкие бойницы-окна были забраны толстыми решетками, по обеим сторонам от ворот возвышались башни. Дорога, петляя, поднималась вверх.
– Вот мы и приехали, – объявила Алегрия.
– Что это?
– Мой дом. Здесь живут далриады.
– О великие боги, – почтительно промолвил я. – Разве может это угрюмое заведение порождать кого-нибудь, кроме суровых отшельников-монахов?
– Пойдем, я тебе все покажу.
Мы поднялись по извивающейся дороге к воротам, и нас окликнули часовые. Я отметил, что их было четверо: по два в каждой башне. Алегрия назвала себя, и один часовой куда-то скрылся.
Я нагнулся к девушке.
– Миледи, один вопрос. Что сдерживает часовых от бесчестных поступков, раз ты и остальные далриады такие чистые и непорочные? Или они имели несчастье близко познакомиться с очень острым ножом и теперь поют в верхних регистрах?