– Возможно, – нетерпеливо произнес я. – Но я не жрец, и меня мало интересуют боги.
– Не сомневаюсь в этом. Как правило, солдаты вспоминают о боге только тогда, когда приходит их смертный час, – согласился азаз. – И все же обратите внимание на первую часть моего предостережения. Пусть ваш император поклоняется Сайонджи. Но, на мой взгляд, подобное поклонение привлекает нежелательное внимание со стороны богини. Быть может, это уже произошло. В таком случае, я буду очень удивлен, если она не потребует кровавой дани.
– Например, объявления войны Майсиру, – заключил он, и теперь в его голосе прозвучали ненависть и угроза.
– Вы ошибаетесь, сэр, – сказал я, прилагая все силы, чтобы сохранить спокойствие.
– Разве? Возможно. Очень на это надеюсь, несмотря на то что мне хотелось бы испытать силу магии вашего императора. В противном случае считайте это вторым предостережением. Я знаю, вы родом из жарких тропиков, так что климат Майсира для вас внове. Воспользуйтесь тем, что вам предоставилась возможность погостить у нас. Попробуйте опустить в воду кусок льда. Вы увидите, какая небольшая часть останется над поверхностью. Так вот, Дамастес а'Симабу, лед – это Нумантия, а Майсир по сравнению с вашим королевством велик так же, как огромен в сравнении с куском льда океанский айсберг.
Не вздумайте бросать нам вызов – это окончится плохо для вас, для вашего императора и для всей Нумантии.
Я поклонился, едва сдерживая ярость.
– Сэр, мы оба должны испытывать огромное облегчение, – сказал я. – Ибо я торжественно даю вам свое слово, которое, если вам что-нибудь известно обо мне и моем роде, никогда не нарушалось: Нумантия не желает войны, не претендует ни на пядь майсирской земли и не хочет смерти ни одного солдата, мужчины, женщины или ребенка, не важно, майсирца или нумантийца.
Холодные глаза азаза сверлили меня насквозь. Никто из нас не отвел взгляда. Вдруг азаз кивнул, и я понял, что он меня отпускает. Выйдя из его дворца, я сел в свои сани.
Всю дорогу домой я думал над словами азаза. Я пришел к выводу, что в его лице мы имеем очень опасного врага, но, по крайней мере, он открыто высказал свои чувства.
Через три дня, на восьмой день Сезона Туманов, мы встретились с королем Байраном, чтобы обсудить последние детали предварительного договора. Я уже научился улаживать любые противоречия. Но на этот раз все прошло гладко, и подготовленный проект можно было отправлять императору. У меня мелькнула мысль, где на этот раз прячется азаз, но я от нее отмахнулся.
Перемирие было уже у нас в руках, нам оставалось только ухватить его. И я надеялся, что после того, как будут усмирены пограничные районы, на смену временному перемирию придет мир на веки вечные.
– По-моему, этот способ отпраздновать столь знаменательное событие гораздо лучше, чем пышный стол, обильное возлияние вина, громкие крики и песнопения, – прошептала мне на ухо Алегрия. – Ты не находишь?
Устроившись надо мной на коленях, она ввела в себя мой член. Я приподнял бедра, проникая в глубь нее, и она, застонав, опустилась на меня. Наши губы слились воедино. Потом Алегрия уселась, а я продолжал двигаться у нее внутри. Она вытянула ноги вперед, к моей голове, а сама откинулась назад.
Ее дыхание участилось, стало хриплым. Алегрия прижалась ко мне бедрами, стискивая мое естество мышцами своего чрева. Я едва не кончил, но, собрав все силы, сдержался. Она развернулась, вытягивая свои ноги вдоль моих, и нагнулась вперед, хватая меня за икры. Судорожно дернувшись, я разрядился. Алегрия соскочила с моего члена, сползла назад и взяла его в рот, а я принялся ласкать ее языком. Наши тела одновременно забились в сладостных судорогах, и мой рассудок захлестнула горячая влага.
Через какое-то время я пришел в себя.
– О великие боги! – с трудом вымолвил я. – Ну и заставила ты меня потрудиться! Кажется, у меня не осталось ни одной целой кости. Ты что, думаешь, я цирковой акробат?
– Замолчи! – возмутилась Алегрия. – Это я проделала всю работу.
– Если мой член еще когда-нибудь затвердеет, а я думаю, этого больше никогда не произойдет, – сказал я, – я покажу тебе одну из своих любимых поз. Для этого потребуются всего лишь лебедка, двенадцатифутовые доски, двести ярдов крепкой веревки и шестнадцать баранов.
– Болтун! – улыбнулась Алегрия. – Но я знаю, где взять очень мягкую шелковую бечевку. Если тебя это интересует.
Прошло больше трех недель, а ответа из Никеи до сих пор не было. Я уже начинал беспокоиться, хотя мне следовало помнить о капризах неустойчивой весенней погоды и других препятствиях, затрудняющих сообщение с Нумантией. Но до сих пор все проходило на удивление гладко, и я начал считать везение чем-то постоянным, чего, разумеется, никогда нельзя делать.
Я не находил себе места от беспокойства, а Сезон Туманов приближался к концу.
Только на сороковой день мы получили сообщение из Нумантии. Император в целом одобрил договор. У него осталось несколько мелких замечаний. Как только они будут учтены, можно будет договариваться о том, чтобы он приезжал в приграничный район, где и состоится встреча двух великих правителей.
По-моему, в Джарре началось всеобщее сумасшествие. Гуляли все, от аристократических верхов до последнего бедняка; даже незнакомые люди на улице встречали друг друга улыбками и теплыми приветствиями. Храмы не могли вместить всех желающих; благодарственные молитвы возносились Умару, Ирису, богам-хранителям Нумантии и Майсира и всем прочим небожителям.
Кроме Сайонджи. Никто не вспоминал ее белого коня, ее сверкающего меча.
Пролетели еще три недели, и из Никеи пришли плохие новости. Пираты, терзавшие набегами побережье Тикао, морской провинции, граничащей с моим родным Симабу, объединили свои силы и высадились сразу в нескольких местах. Это уже был настоящий завоевательный поход. Пираты заявили об основании независимого государства. На их стороне действовали два могущественных чародея, и императору Тенедосу пришлось лично возглавить снаряженную в Тикао экспедицию.
Послание было полно извинений. Император заверял нас, что ничего страшного не произошло. Как только с захватчиками будет покончено, он вернется в Никею и подпишет договор, после чего гонцы без промедления повезут его на юг.
Я передал это послание королю Байрану и лигабе Сале, показав им оригинал расшифрованного текста, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений, хотя на самом деле причин для беспокойства не было. Даже задержка на целый Сезон не могла помешать установлению мира.
Лорд Боконнок объявил, что в четвертый день Сезона Пробуждения в посольстве состоится праздник, на который приглашаются все желающие отведать блюда нумантийской кухни. На самом деле это был лишь предлог вспомнить дом, родину. Еду, по которой мы все соскучились, должны были готовить из майсирских продуктов, а также запасов, хранящихся в посольстве.
В тот вечер к нам в посольство пришло не больше десяти – пятнадцати гостей-майсирцев. Всех встречал в главной зале сам посол Боконнок, предлагая выпить перед праздничным ужином бокал варанского вина. Я, разумеется, как всегда, пил только воду. Алегрия нашла варанское вино чуть терпким – в Майсире вина делают слаще, чем в Нумантии, – но попросила еще один бокал.
Улыбнувшись, я отправился исполнять ее просьбу, но тут двери распахнулись настежь, и в зал ворвались вооруженные солдаты. За ними следовали лучники. Рассыпавшись вдоль стен, они положили стрелы на тетивы, поднимая луки. Наступила полная тишина, только испуганно всхлипнула какая-то женщина.
В зал вошел король Байран. Он был в черных доспехах и сжимал в руке обнаженный меч.
– Что... в чем... – выдавил посол Боконнок.
– Семь дней назад армия Нумантии без объявления войны пересекла майсирскую границу, – прогремел король Байран. — Мы только сегодня получили известие об этом подлом предательстве. Также нам стало известно, что майсирский город Занте захвачен и разграблен вашими варварами.