КОРОЛЬ ДЕТЕЙ
Жизнь и смерть Януша Корчака
ВСТУПЛЕНИЕ
Моим детям Наташе Карен и Кеннету Джею, детям Януша Корчака и детям всего мира
Реформаторов ожидает плохой конец.
Только после их смерти люди начинают видеть, что они были правы, и воздвигают им памятники.
Дети, еврейские дети, всегда страдали первыми: первыми обрекались на голод и жажду, первыми уходили в незнаемое. Где бы ни страдали евреи, их дети страдали еще сильнее. А под властью фашистов — больше, чем когда-либо, и больше, чем все остальные. Они познали судьбу, которая и теперь надрывает сердце.
В «Короле детей» Бетти Джин Лифтон со страстью и не жалея сил воссоздала жизнь удивительного человека, который до конца своих дней мечтал и трудился только ради обездоленных детей и встретил смерть вместе с еврейскими детьми, которых пытался защитить.
Генрик Гольдшмидт, более известный как Януш Корчак, останется в еврейской и польской истории, а также и во всемирной как символ одновременно и тревожащий, и внушающий надежду. То, что один подобный человек был способен ежедневно творить такое множество чудес, бесспорно, ободряет. Но подобных ему мало, и это порождает тревогу.
Януш Корчак был врачом, педагогом и писателем, жившим ради других. Ассимилированный еврей, он исповедовал вселенский гуманизм. Он не проводил практически никаких различий между польскими и еврейскими детьми. Он любил их, радел об их благополучии, чувствуя себя равно близким и тем и другим. Его любовь была всеобъемлющей, абсолютной и, без сомнения, отгораживала его от взрослого мира. Он остался холостяком: только дети имели право на его время, на его жизнь.
Почти всем Корчак известен только благодаря своей смерти, а точнее — благодаря тому, как он пошел на смерть, и об этом можно только пожалеть. Он более чем заслуживает внимания как личность. Тяжелое детство, мучительное отрочество (его отец оказался в сумасшедшем доме, где и умер), военная служба, воспоминания о войне, начало работы с обездоленными детьми, его чувства и двойственное отношение к иудаизму и еврейству, поездки в Палестину, сложные и двойственные отношения с женщинами, его глубокие связи с польской культурой и национализмом — вот история, которую поведала Лифтон.
Разумеется, больше всего нас поражает его жизнь в гетто. Как он сумел создать в стенах Варшавского гетто, в самом сердце кошмара, маленькое самостоятельное королевство, где ребенок был принцем? В 1940 году, в возрасте 61 года Корчак использовал свой международный престиж автора прекрасных детских книг для защиты брошенных, покинутых и осиротевших детей. Лишенный права заботиться о христианских детях, он посвятил себя детям еврейским — двумстам — тремстам — и стал для них наставником и отцом, опекуном и защитником. Он научил их петь, мечтать, надеяться; он беседовал с ними о Палестине, но также и об индийском писателе Рабиндранате Тагоре; он обеспечил им еврейское образование, но также и польское. Потому что верил — по крайней мере, вначале, — что они переживут войну, как и он, и мир вновь станет нормальным.
К несчастью, дети Корчака, как и все остальные, были беззащитны. Утром 6 августа 1942 года настал их черед.
В некоторых кругах позднее его осуждали за то, что он не разослал своих детей, куда было можно и пока было можно. Безусловно, он отговаривал родителей и друзей, которые хотели забрать детей из приюта, чтобы спрятать надежнее где-нибудь еще — быть может, в христианских семьях. Детям необходимо оставаться вместе, говорил он. Так они меньше боятся. К тому же казалось, что находиться вне приюта опаснее, чем внутри. В какой момент он понял, что ошибался?
По мере того как обстановка ухудшалась, преследования усиливались, угнетение ожесточалось, становилось все более бесчеловечным, Корчак иногда как будто проявлял слабость. Он выглядел усталым. Он пил водку. И в его личном дневнике доминирует его собственное детство. Бежал ли он от настоящего? Погружался ли в свое детство, чтобы не видеть, как рушится детство его воспитанников? Друзья-христиане уговаривали его покинуть гетто, необходимые документы были приготовлены. Он отказался. Он был обязан остаться со своими детьми.
Он всегда считал, что немцы не посмеют посягнуть на учреждение, известное далеко за границами Польши. Наивность? Гордость? Или и то, и другое? Безусловно, из гордости он до самого конца отказывался носить еврейскую звезду. Нет ничего удивительного в том, что он очень многим внушал уважение.
Он был вхож в Еврейский совет старейшин, председатель которого Адам Черняков был его другом. Как и влиятельный советник Авраам Гепнер. И Корчак всегда без колебаний обращался за помощью и защитой к своим высокопоставленным друзьям. Но 22 июля 1942 года Черняков покончил с собой, чтобы не участвовать в депортации сирот.
В тот момент судьба детей приюта была решена. Пятнадцать дней спустя «король детей» и его юные подданные отправились навстречу смерти с достоинством, поразившим гетто. Оно поразило даже полицейских, которые, увидев, как они вошли в вагоны, отправляющиеся в Треблинку, встали по стойке «смирно» и отдали им честь.
О дальнейшем Лифтон рассказывает с трогательной простотой, от которой перехватывает дыхание. Одной рукой старый Корчак прижимает к груди маленькую девочку, другой ведет за руку маленького мальчика. И в какой-то момент дети начинают петь. Сам Корчак идет молча.
Эли Визель
«Жизни великих людей подобны легендам — трудны, но прекрасны». Так написал Януш Корчак, и эти слова в полной мере относятся к его жизни. Однако в подавляющем большинстве американцы вообще не слышали про Корчака, еврейско-польского детского писателя и педагога, который в Европе известен не меньше, чем Анна Франк. Как и она, Корчак погиб в дни Холокоста, и от него тоже остался дневник. Но, в отличие от Анны, у него был шанс избежать этой судьбы — шанс, которым он отказался воспользоваться.
Его легенда родилась 6 августа 1942 года, на ранних этапах ликвидации Варшавского гетто нацистами, — хотя его преданность обездоленным детям стала легендарной задолго до войны. Когда немцы распорядились о депортации его знаменитого сиротского приюта, Корчак собрал двести детей, находившихся под его опекой, и со спокойным достоинством повел их в последнем марше по улицам гетто к поезду, который повезет их для «поселения на Востоке» — нацистский эвфемизм, подразумевавший лагерь смерти Треблинку. Умереть ему предстояло как Генрику Гольдшмидту — с эти именем он вступил в жизнь, однако в памяти людской он останется под своим псевдонимом.
Именно Януш Корчак создал в Польше прогрессивные сиротские приюты, построенные по принципу коммун, организовал первую национальную детскую газету, преподавал школьным учителям основы того, что мы теперь называем нравственным воспитанием, а также защищал права детей в судах для несовершеннолетних. Его книги «Как любить ребенка», «Право ребенка на уважение» помогали родителям и учителям по-новому узнать детскую психологию. Поколения детей росли на его книгах, и особенная роль тут принадлежала ставшему классикой «Королю Матиушу Первому», повествующему о приключениях и злоключениях мальчика-короля, который задумал провести реформы на благо своих подданных. Книга эта в Польше пользуется такой же любовью, как «Питер Пэн» и «Алиса в Стране чудес» в англоязычных странах. В середине тридцатых годов он вел собственную радиопрограмму, где в роли Старого Доктора сочетал житейскую мудрость с лукавым юмором. Каким-то образом, благодаря его обманчиво-простым словам, слушатели начинали ощущать, что становятся нравственно лучше.
Перед концом Корчак, который был директором не только еврейского, но и католического детского приюта, отказался от всех предложений его христианских коллег и друзей обеспечить ему личную безопасность. «Негоже оставлять больного ребенка одного ночью и так же негоже бросать детей одних в такое время», — сказал он.
Впервые я услышала про Януша Корчака летом 1978 года, когда мои друзья, покинувшие Польшу во время войны, заехали ко мне на Кейп-Код с приятельницей, театральным режиссером, только что приехавшей из Варшавы. Когда она рассказывала, какие чувства испытывали ее актеры, играя в сиротском приюте Януша Корчака в гетто, я перебила ее вопросом: а кто такой Януш Корчак? Уж не знаю, чем я шокировала ее больше, своим невежеством или тем, как я произнесла его фамилию, но следующие минуту-другую она учила меня произносить «Кор-чак» и только потом ответила на мой вопрос.