Треблинка, как и другие бывшие лагеря смерти, лежащие подобно мертвым спутникам подле крупных городов Польши, оживляется посетителями из всех стран мира, которые приезжают сюда почтить память жертв. Я побывала там в 1983 году с членами Международной ассоциации Корчака. В автобусе передо мной сидели Юзеф Бальчерак и Ида Ме-жан. Миша Вроблевский приехал из Швеции, Леон Хаари, Янка Цук, Стасик Цингман и Ицхак Бельфер — из Израиля. Игорь Неверли не смог присоединиться к нам из-за болезни, а Иосиф Арнон скончался за несколько лет до этого.
Дорога шла вдоль Вислы. Наконец мы увидели указатель «Треблинка» — название городка, в двух милях от которого находился лагерь. Автобус свернул на узкую дорогу, окруженную густыми березовыми и сосновыми лесами исключительной красоты. Казалось, сама природа хочет сокрыть то, что некогда здесь происходило. Несколькими годами раньше я ехала в Треблинку на машине с одним польским журналистом, и в этом самом месте мы заблудились. Остановив мужчину, проезжавшего мимо со своим внуком на телеге, груженной картошкой, мы спросили, как найти бывший лагерь смерти.
«Я его помню, — сказал мужчина. — Я все это видел с холма за городом. Мальчишкой пас там коров. Подъезжали вагоны, люди выходили. Пытались убежать. Их били. Стреляли. Ужас, что было. И никуда не деться. А если ветер с востока дул, так просто жуть. Вот если с запада, то еще терпеть можно. Женщин и детей малых тогда отсылали из города к родственникам, а то пьяные украинские охранники покоя не давали». Он показал нам дорогу и двинулся дальше. Лошадь, телега, внук, картошка.
Теперь автобус с делегацией безошибочно следовал к месту назначения мимо этих великолепных деревьев, образующих въезд в лагерь. На месте нас приветствовали скауты из отряда Януша Корчака, которые выстроились вдоль внутренних дорожек. Вместе с сотнями других посетителей мы ожидали начала церемонии на макете железнодорожной станции с муляжом часов, стрелки которых никогда не двигались, и макетом кассы, где никогда не было билетов. Все эти декорации были призваны убедить измученных евреев со всего мира, что они все еще участвуют в депортации на Восток.
После речей польских официальных лиц под марши, льющиеся из динамиков, мы прошли вдоль каменных железнодорожных путей, символизирующих те настоящие рельсы, которые вели в лагерь смерти. Ведь Треблинки уже не существует — в том смысле, в котором до сих пор существуют Освенцим и другие лагеря. Нет ни сторожевых вышек, ни колючей проволоки, ни бараков, ни пустых чемоданов, ни холмов из детских туфелек. Этот некогда огромный центр для уничтожения людей частично сгорел спустя год после открытия во время восстания работавших там евреев, после чего нацисты уничтожили то, что осталось от лагеря, чтобы скрыть следы преступления.
Через некоторое время после окончания войны это оскверненное пространство, некогда бывшее Треблинкой, превратили в обширный каменный сад. Из различных карьеров Польши туда свезли семнадцать тысяч каменных глыб, которые должны были представлять деревни, города и страны, откуда в Треблинку доставили миллион мужчин, женщин и детей, нашедших там свою смерть, — все они, кроме тысячи цыган, были евреями.
Каменные рельсы обрывались на том месте, где украинские охранники и эсэсовцы, угрожая плетьми и автоматами, выгоняли людей из товарных вагонов — мужчин налево, женщин и детей направо — и направляли в «бараки для раздевания». Мужчинам велели снимать одежду и связывать туфли шнурками. Женщинам к тому же стригли волосы, прежде чем отправить для «дезинфекции в душевое отделение».
Мы подошли к тому месту, где их всех, обнаженных, выстраивали в ряды по пять человек и гнали по узкому огороженному коридору — «Дороге в небо», как называли его немцы, — который вел к газовым камерам.
Мы смотрели на черные камни над ямой, в которой на огромных железных решетках сжигали тела.
Мы миновали высокий каменный монумент в честь погибших жителей Варшавы. Семнадцать тысяч каменных глыб стояли по стойке «смирно», как призрачные часовые в этом призрачном саду, когда мы наконец подошли к одному из камней, отмеченному отдельной надписью:
ЯНУШ КОРЧАК
(ГЕНРИК ГОЛЬДШМИДТ)
И ДЕТИ
«ДЕКЛАРАЦИЯ ПРАВ ДЕТЕЙ»
Януш Корчак говорил о необходимости создать Декларацию прав детей задолго до того, как подобные документы были разработаны в рамках Женевской конвенции (1924) или Генеральной Ассамблеей ООН (1959). Он представлял себе эту декларацию не как призыв к доброй воле, а как требование активных действий. К моменту смерти Корчака она осталась незавершенной. Читая «Право ребенка на уважение», «Как любить ребенка» и другие работы, я собрала вместе те права, которые Корчак считал наиболее важными.
Ребенок имеет право на любовь. («Любите ребенка, не только своего собственного».)
Ребенок имеет право на уважение. («Давайте потребуем уважения для сияющих глаз, гладких лбов, юной энергии и доверчивости. Почему потухшие глаза, морщины, неопрятные седые волосы или усталое безразличие вызывают большее уважение?»)
Ребенок имеет право на оптимальные условия для роста и развития. («Мы требуем: долой голод, сырость, зловоние, тесноту, перенаселенность».)
Ребенок имеет право жить настоящим. («Дети — это не люди будущего, это люди сегодняшнего дня».)
Ребенок имеет право быть самим собой. («Ребенок — не лотерейный билет, от которого ждут выигрыша главного приза».)
Ребенок имеет право на ошибки. («Среди детей не больше дураков, чем среди взрослых».)
Ребенок имеет право на неудачу. («Мы отвергаем обманчивое стремление сделать ребенка совершенным».)
Ребенок имеет право на то, чтобы его воспринимали всерьез. («Кто спрашивает мнение ребенка или его согласие?»)
Ребенок имеет право, чтобы его ценили за то, что он есть. («Ребенок, будучи маленьким, имеет низкую рыночную цену».)
Ребенок имеет право желать, предъявлять требования, просить. («С каждым годом разрыв между потребностями взрослых и желаниями детей стремительно расширяется».)
Ребенок имеет право на тайны. («Уважайте их секреты».)
В отдельных случаях ребенок имеет право солгать, обмануть, украсть. («Он не имеет права лгать, обманывать, воровать».)
Ребенок имеет право на уважение его собственности, его бюджета. («У каждого есть право на собственность, какой бы незначительной или малоценной она ни была».)
Ребенок имеет право на образование.
Ребенок имеет право сопротивляться педагогическому воздействию, если оно вступает в противоречие с его собственными убеждениями. («Человечеству повезло, что у нас нет возможности принудить детей уступить нашим нападкам на их здравый смысл и человеколюбие».)
Ребенок имеет право на протест против несправедливости. («Мы должны положить конец деспотизму».)
Ребенок имеет право на Детский Суд, где он может судить равных себе и быть судим ими. («Сейчас мы — единственные судьи действий, мыслей и планов ребенка… Я знаю, как важен Детский Суд, и уверен, что через пятьдесят лет не останется ни одной школы, ни одной организации без такого суда».)
Ребенок имеет право на защиту в рамках судебной системы для малолетних преступников. («Преступивший закон ребенок остается ребенком… К сожалению, нищета, распространяющаяся подобно эпидемии, питает садизм, преступность, грубость, жестокость».)
Ребенок имеет право на уважение его огорчений. («Даже если это всего лишь потеря красивого камушка».)
Ребенок имеет право на общение с Богом. Ребенок имеет право на преждевременную смерть. («Глубокая любовь матери к своему ребенку должна дать ему право на преждевременную смерть, на то, чтобы жизнь его продлилась одну или две весны… Не всякий кустик вырастает в дерево».)