— В темном подвале жулики сидят, — в тон ему откликнулся я, обернувшись уже издали.
Он вдруг остервенело замахал рубашкой и оглушительно засвистел. С ним случаются такие взрывы энтузиазма.
Помнится, весной у соседа была свадьба, и Валька встречал ее, приплясывая у ворот, и пронзительно дудел на детской дудочке, потешая всех. А на деле сам потешался.
…По пути домой я встретил местного гения со странной фамилией Котодавченко. Ему было лет под пятьдесят, но он всячески молодился: носил гриву волос, в которых зияло пятнышко разраставшейся лысины, цеплял на пиджак значок «Ну, погоди!» и щеголял в вытертых джинсах. День и ночь он сочинял афоризмы и отсылал их в «Крокодил», иные из них, к его удивлению, печатали. Он жил рядом с Валькой и любил приставать ко всем мало-мальски знакомым с просьбой оценить его шедевры по пятибалльной системе.
И сейчас он меня не упустил:
— Послушай-ка новенькое. — Достал из кармана свернутую трубкой школьную тетрадь без обложки, развернул и зачитал: — «Когда трамваи ищут новых путей, они сходят с рельсов». Как?
— На три с плюсом, — не оценил я.
Он обрадовался:
— Это Эмиль Кроткий сочинил. Я на вас, дураках, проверяю. Послушай мой: «Кибернетик — это инженер нечеловеческих душ».
— Четверка, — попытался я его задобрить, чтобы увернуться из расставленных сетей.
— Погоди, — резко схватил он меня за руку, и я чуть было не применил приемчик. — «Живи хоть в подвале, лишь бы чердак работал!» А? Голова — понял?
— Пятерка! — завопил я, не найдя лучшего способа отвязаться.
— «И в темноте подземелья засияет солнце», — выстрелил он мне вдогонку еще одним афоризмом.
«Пророческий афоризм, — подумал я. — Все у меня выйдет удачно. На пятерку с плюсом, по системе Котодавченко».
И все же пришлось во второй раз съездить на толкучку, чтобы снова предстать пред светлые очи Федотыча.
Я превзошел сам себя, продав двадцать пластинок. Такой рекорд необходимо было поощрить, и Сашка, видимо по приказу свыше, пригласил меня ночью на чаепитие в кладбищенскую сторожку.
Напрасно я выдул там шесть стаканов чаю: мастерскую мне так и не показали.
— В следующий раз не зовите, — капризно заявил я, расставаясь с гостеприимным хозяином. — Ночью я иногда сплю, а не надуваю свой мочевой пузырь. Он у меня один.
— Он хотел взглянуть на… — нерешительно сказал Король.
Федотыч глянул на него, и тот умолк.
— Романтики, — Федотыч дружелюбно взъерошил мне волосы. — Ведь от своих у нас секретов нет? — спросил он компанию.
— Нет, — прогудел Сашкин дядька. — Свой парень. И язычок острый.
— Оттачиваю на друзьях, — кивнул я в сторону Короля и Сашки. — Держу порох сухим.
— Говоришь много, — попенял Федотыч.
— Зато много делаю, — намекнул я на те пластинки, которые продал на толкучке. — Еще как следует не развернулся. Одни цветочки.
— А ягодки потом… Придется тебе показать, — сказал Федотыч. — Общественность, как я вижу, «за». Но уже поздно. — Он ненатурально зевнул. — Завтра приходи, ангел мой.
— В последний раз, — предупредил я его. — Обиженный и оскорбленный, он уходил в свою берлогу коротать долгую ночь в одиночестве, которое нарушал лишь скрип запечного сверчка, вызывающего на свидание свою сверчиху.
Сашкин дядька часто-часто заморгал бегемотовыми глазками.
А Федотыч разразился неправдоподобным смехом:
— Учись и ты, старик, красиво выражать свои убогие мысли, — посоветовал он фотографу.
— Дурное дело не хитрое, — отмахнулся тот и выспренно произнес: — Вернувшись домой, он искупался в ванночке для проявителя, закрепился в другой и, фотоувеличив себя во весь рост, не поместился на собственной кровати, что привело к разлитию желчи и побагровению носа с волосатой бородавкой, доставшейся ему в наследство от неизвестных предков, ранее проживавших без прописки под Сен-Жерменским мостом, что напротив известного заведения с громким названием «Фоли Бержер». Не спал он тоже всю ночь: гудели клаксоны «бьюиков» загулявших шалопаев и одинокий ветеран битвы при Сомме стучал деревянной ногой по брусчатке предместья. Пришлось закрыть окно, — окончил свою тираду Сашкин дядя, не такой уж кретин, как могло показаться с виду такому идиоту, как я.
Своим последним «пришлось закрыть окно» он меня доконал, убив наповал и не сняв с меня тапочки.
Уже не выпендриваясь, я пожелал спокойной ночи и скромно удалился с Королем и Сашкой.
— Что, слопал? — торжествовал Сашка. — У него библиотека — закачаешься. Вся на макулатуру.