— Что же делать? — мрачно спросил я Вальку. — Чихнем и забудем?
Валька показал мне кулак. Внушительный ответ.
— Или завтра, или никогда! — воскликнул я.
— …автра, — кивнул Валька.
Он на ветер слов не бросает. Значит, завтра встанет здоровым, выздоровеет. Мне бы его силу воли. Я горы бы свернул.
Но себя переделать трудно. Тепличное воспитание — оно сказывается. Родители виноваты, что я неуравновешенный. На них, родителей, все свалить можно.
Глава 7
Нахожу и теряю Рэкса
Не помню, как прошла тренировка. Я был как в тумане. Чем ближе была ночь, которая, как известно, следует за вечером, тем больше я волновался. Ночевать или не ночевать в сарае? Этот вопрос помучительней, чем знаменитое «быть или не быть?».
Вдруг Федотыч снова заявится?.. Пойду ночевать к родителям — он подумает: испугался, и, видать, неспроста. Останусь в сарае — рехнусь со страху, если он вновь придет. Не останусь — презирать себя буду. Останусь — нервы не выдержат. Была не была, буду ночевать в сарае! Дверь гвоздями изнутри забью, чтоб никто не вошел. А утром вытащу гвозди плоскогубцами.
Я был настолько занят своими мыслями, что Нина потом, уже во дворе, заметила:
— Что с тобой? Тебя даже Славка сегодня два раза поборол.
— Он с трех утра разминается, — отшутился я.
— Ты сам с пяти утра! — вскипел Славка. — Стоило мне тоже утром размяться, и ты не устоял.
Знали бы они, что меня мучило.
— Мигреню, — пожаловался я, потерев лоб. — Голова раскалывается.
— Хороший признак, — хохотнул Сашка. — Значит, голова есть. — И подмигнул Королю: — По-моему, я догадываюсь, о чем у него голова болит.
Мне стало ясно, кто показал мой сарай Федотычу. Сашкина работа. Теперь злорадствует.
Но я быстро сбил с него спесь.
— Отец овчарку покупает, — небрежно сказал я. — Взрослую, четырехлетнюю. Уже обученная. Чего, говорит, со щенком возиться!
— Врешь? — изумился Сашка.
— Сам увидишь. Первого сентября привезет из общества, — заливал я, чуть сам не поверив, что отец мне купит овчарку. — Целый год уговаривал — еле уговорил.
Сашка поверил:
— А щенки у нее будут? — живо заинтересовался он, размечтавшись о собственной овчарке.
— У нас кобель, — заважничал я. — Восточно-европейский. Он меня каждый день будет в школу провожать и ждать под окнами.
Сашка притих. Этот, так сказать, поворот сюжета ему в голову не приходил. Теперь меня не запугаешь.
«Пусть теперь бежит и докладывает Федотычу про овчарку, — подумал я. — Пусть тот знает, что у меня будет надежный защитник. Федотыч тоже поверит, особенно после того, как меня здорово напугал».
Я сразу повеселел. Король странно посмотрел на меня и сказал:
— Не поможет.
Никто не понял его слов, кроме меня и Сашки.
— Раньше ты был смелее, — процедил я.
И опять никто ничего не понял, кроме них.
— В загадки играете? — сказала Нина. — «Угадай-ка, угадай-ка — интересная игра»?
— Очень, — ответил я. — Отгадки на последней странице. Отпечатаны вверх ногами.
Король заботливо взял меня под руку и отвел в сторону.
— Думаешь, я сам не жалею? — Он отвел глаза. — Далеко зашло. На тот свет не хочется. Там, говорят, ни-че-го нет.
Он, по-прежнему не глядя мне в лицо, вяло хлопнул меня по спине и побрел к подъезду, волоча спортивную сумку на ремне по земле. Сашка догнал его и стал шептаться.
— Какие-то секреты… — вспыхнула Нина, тоже взяла Клаву под руку, и они отошли, шушукаясь.
— Может, и нам с тобой посекретничать? — предложил Славка. — Ты завтра во сколько на разминку встанешь?
— Слушай, Слава, — я взял его за пуговицу рубашки. — Если со мной что случится, ну вдруг… скажи моему отцу, чтобы он прокрутил на магнитофоне бобину. Она в валенке в сарае спрятана.
— Шутишь или?.. — округлил он глаза.
— Или! — подчеркнул я. — Не забудешь?
— Нет, что ты! А когда с тобой… что-то может вдруг случиться?
— Знал бы соломку бы подстелил. Скорее всего, завтра ночью. Сегодня ночью тоже не исключено. — Я крепко пожал ему руку и ушел ужинать.
Поужинал, посмотрел с родителями телевизор, хоть у меня в летней резиденции свой имеется.
Ночевал я снова в сарае, забив дверь двумя большими гвоздями. Думали, я шучу? Не до шуток. Посмотрел бы, как вы шутили бы на моем месте…
Лежал я на диване не раздеваясь. Рядом с лампой на столик положил тяжелый молоток.
Ночь тянулась как резина. Прекрасно было бы коротать эту длинную ночь, почесывая за ушами умного большого пса. Ну почему у меня нет овчарки? Она свернулась бы в моих ногах, положив тяжелую голову на широкие лапы, дремала бы, чутко поводя ухом и охраняя мой сон.