Во-первых, это была правда. Я ведь действительно хотел поиграть, причем как минимум сразу в двух смыслах. Во-первых, я хотел завтра утром поиграть с ребятами. Во-вторых, я хотел сегодня вечером поиграть со своим гением -- не изволит ли он проявить себя стихотворцем. А что слова стиха должны быть как минимум двусмысленны -- это мне, как сыну своего отца, объяснять было не обязательно.
Итак, я написал: "Я хочу поиграть". И стал ждать, что подскажет мне мое бессознательное. Ждать пришлось недолго. Мне пришло в голову такое продолжение: "Умираю от скуки".
Строго говоря, это была уже неправда. Я вовсе не умирал со скуки, мне было интересно. Но я решил довериться интуиции и послушно написал: "Умираю от скуки". В конце концов, может быть, в каком-то смысле это и была правда. Например, вполне может быть, где-то в глубинах моей психики некий Король действительно умирал от скуки.
Но на мое послушание Король более не откликнулся. Более ничего дельного в голову не шло. Подождав минут десять, я не раздеваясь улегся на постель. Раздеваться было рано. Я еще не прочитал вечерние молитвы. А Мама уже помолилась. Она заглянула в мою комнату:
-- Ты уже ложишься?
-- Пока нет. Просто думаю. Размышляю.
Мама благословила меня и ушла к себе.
И тут мне пришло в голову продолжение.
Я вскочил и написал новую строку: "Я ложусь на кровать. Размышлять". Но далее дело совсем застопорилось. Видать, моему бессознательному было совсем скучно сочинять стихи.
Тогда я встал и начал вычитывать вечерние молитвы. Но вечерние молитвы мне давались в тот вечер необыкновенно тяжело. Это и вообще нелегкая работа, а тут... ум мой бродил, возбужденный событиями дня. По странной ассоциации мне вдруг вспомнился тот невыносимо жаркий июньский день, когда мы с отцом Федором вместе пололи грядку. Мы пололи грядку, Мама варила обед, а послушник Виталий колол дрова. Кстати, это было после экзамена. Я только что сдал экзамен по литературе, до истории оставалось еще целых пять дней, и у меня было свободное время, чтобы пополоть грядку.
Было очень знойно, как перед грозой. Меня основательно припекло и на меня напало необыкновенное умиление. Я глядел и видел, как нам всем тяжело, как мы все трудимся за послушание, как не жалеем себя. Я ощутил в себе такую кротость, такое смирение, что мне захотелось плакать. И тут мне пришла в голову странная идея. Действительно странная для православного мальчика: мне вдруг захотелось поцеловать Папе туфлю. Очень сильно захотелось, прямо до слез.
Я полол грядку и думал: вот если еще поцеловать туфлю Папе, вот тогда-то это и будет самое полное и настоящее смирение. Я шмыгнул носом и поймал взгляд отца Федора.
-- Ты пойди, посиди в тенечке, -- сказал Батюшка.
-- Батюшка, а знаете, -- сказал я. -- Я хочу поцеловать туфлю Папе Римскому.
Отец Федор кивнул. И повторил:
-- Ты пойди, пойди, отдохни.
Я пошел и прилег в тени. Наверное, Батюшка помолился за меня -- желание целовать Папину туфлю куда-то ушло.
А сейчас я вспомнил этот случай и расхохотался. Мне стало прямо невыносимо смешно! Я даже рухнул на кровать. Правда, рухнул я тихо и хохотал тоже тихо, чтобы не потревожить Маму. Потом я спохватился: Отцы говорят, что смех на молитве -- признак безумия. Не схожу ли я с ума? Вроде нет.
Я поднялся и продолжил читать правило.
Но тут в моей голове застучали барабаны. Давний знойный день как-то причудливо слился в моем воображении с сегодняшним, и мне представилась пушкинская "Полтава", смертельная игра в солдатики.
Некоторое время я еще механически произносил слова молитвы, но в моем уме стройными рядами уже маршировали рифмы. Залитый солнцем огород и знойная кухня добровольной кухарки Мамы представились мне полем боя, по которому маршировали стройно навстречу смерти смертные слова.
"Кипит военная работа", -- сказал я мысленно. Молитва -- это война против невидимого врага. "Кипит военная р-работа!" -- повторил я с чувством.
Я как главнокомандующий только выбирал варианты, а варианты шли мимо меня шеренгами. Я испытывал странное, новое чувство. Это чувство было тончайшая, но при этом смертельно ядовитая ирония. Я кого-то издевательски высмеивал, только вот кого? Не знаю...
Кипит военная р-работа!В дыму. Ослепшие от пота. Солдаты колют. Рубят. Бьют.И падают. И вновь встают.
В оврагах кровь -- до подбородка!День раскален -- как сковородка!И ядра пушек вновь и вновьШипят и месят плоть и кровь.
Вот что получилось. Процесс длился примерно полчаса, на протяжении которых я ничего не соображал, будучи в своеобразном творческом трансе. Не настолько глубоком, чтобы я вовсе утратил сознание, но достаточно глубоком, чтобы напрочь забыть о молитве. Я был ошеломлен, очарован. Никогда не писал стихов -- и вот на тебе. Ничего себе!