Мы ездили — то я к Михе, то Миха ко мне и на маленькие магнитофончики записывали первые песни "Конторы" и "Король Шутов". Самое интересное, что эти песни у меня до сих пор хранятся. "Старая Церковь" и прочее… В них была уже изюминка и мы ощущали, что движемся по такой волне, которую сами придумали и которую больше никто не делает. В России, по крайней мене. На Запад мы тогда не заглядывали. Ориентирами для нас были такие группы, как "Алиса", как "Объект насмешек", "Кино", "Аквариум". "ДДТ" сыграло для нас свою роль чуть позже. "Аукцион". В общем, все, что тогда было из более или менее серьезного. Отец, выстояв сумасшедшую очередь, купил мне пластинку THE BEATLES "Love Songs". Это было сумасшедшим потрясением. DEEP PURPLE… В общем, все что доходило до нас. В SEX PISTOLS я сначала не врубился, а вот Горшок… Сразу принял. Тогда мы еще были в училище и было нам где-то по 17–18 лет. Тогда мы уже значительно сильнее утвердились в своих замыслах.
Если вообще подумать о том времени серьезно, то ни разу — ни у меня, ни у Мишки не было ни малейшего сомнения в том, делаем ли мы что-то правильно или неправильно. Нам никогда не хотелось с музыкой завязать. Это было для нас как воздух и по-другому не то, что жить не хотелось, а даже думать об этом было немыслимо. Мне кажется, что в таком убеждении заключается очень большая сила.
А потом появилось еще несколько песен, когда на неделю мы уходили к Мишке домой — родители его уезжали. Как мы там питались — это было что-то. Мы там, кажется, вообще не питались. С техникой было туговато — ни у кого ни денег, ничего. Откуда-то притаранили магнитофон, акустические гитары и на всем этом стали записывать. Долго писали. Бывало, в день одну песню не успевали сделать: Очень серьезно к этому подходили, особенно Миха. Он всегда очень тонко относился к записям — не дай бог, где-то маленькая лажа — все, брак. Как будто эта запись завтра должна издаваться невесть где. Вот такое было отношение. Хотя эти записи ничего особенного нам не принесли. Не было тогда ни рок-н-ролльного радио, ничего не было. Это был все еще период Училища.
У нас была практика и мы с Михой тусовались на этой самой практике, параллельно раздумывая, как же назвать нашу группу. Всякие разные были названия. "Апокалипсис" — я сидел дома, рожал-рожал, прихожу к Мишке и кричу — "Апокалипсис"! "Конец Света"! Наша тема! Еще был "Зарезанный Одуванчик". Хотелось элемента безбашенности, хотелось вытащить что-то из крайностей. А крайностей-то было много, мы хотели охватить большой спектр тем для наших песен. Всегда хотелось пройти от безбашенного прикола до серьезного, концептуального, но ни в коем случае не затрагивать ни политические, ни социальные элементы. Создавать свой мир хотелось. Мы до сих пор, между прочим, в нем и живем.
В принципе, учиться ни мне, ни Мишке не нравилось. Даже рисование не нравилось. Разве что физкультура. Отсюда и были бесконечные внутренние протесты против всей этой системы. Я все время выдумывал себе внутренний идеал, думал — где бы учиться, в чем жить — и ничего соответствующего своему внутреннему идеалу найти не мог. И у Михи была такая же тема.
Чем жили рокеры другого поколения? Думаю, нам повезло гораздо больше. За наши взгляды нас не прессовали, за рокерскую атрибутику нас уже не вылавливали. Мы родились уже в новом времени, но захватили старое — это был такой переходный период. Повторять кому-то путь "Алисы" уже не реально, а повторять наш путь — очень сложно. Потому что тогда все эти коммерческие структуры только едва-едва вставали на ноги, не было еще понятия "попсации" рокерской культуры. Была, разве что, "Красная волна". Но этой темы можно коснуться позже.
Так получилось, что нам с Мишкой нужно было срочно придумать название. Для этого мы специально собрались и сели думать. В конце концов, решили, чтобы присутствовало нечто такое, как я уже говорил, безбашенное. И вспомнили мы про шута. Подразумевается здесь возможность шизовать — мы же тогда шизовали в любой ситуации, в какой бы то ни было. Мы оттягивались вовсю и все время попадали в разные истории. Общались, предположим, на летней практике с самыми разными людьми и разными способами.
Нам дали определенный объём работы, который мы, в результате, так и не смогли сделать. В Инженерном замке было очень много интереснейших объектов. К примеру женские туалеты. А мы, реставраторы, на протяжении целых трех курсов, проходили малярку. Побелка там, покраска, кафель и прочее. Те, кто учились хорошо, имели перспективы ездить на какие-то более значимые и интересные объекты. А у нас с Михой таких перспектив не имелось, поскольку забили мы на учебу с самого начала. Миха еще рыпался, хотел какие-то оценки получать, я же — нет.
Женские туалеты в замке высотой этажа в два. Приходили мы в эти туалеты. Забирались на огромные козлы и там спали. Если кто-то в туалет заходил, мы начинали басами орать — "Да что тут еще! Работа кипит! А ну, береги голову!". А когда все уходили, мы снова либо спать ложились, либо просто дурака валяли.
Когда мы туда только оформлялись, то пришли в отдел кадров и женщина какая-то нам говорит — "Ну все, завтра на работу…".
И вышла.
Нам стало скучно, мы нашли у нее на столе какую-то круглую печать и я, не будь дураком, этой печатью весь лоб разукрасил. Михе это понравилось и он сделал так же. Когда вошла эта тетка-начальница, то по лицу ее было видно — "ну и работнички!…" В общем, у нас так принято — если один что-то придумает, второй это тут же развивает.
В столовую мы ходили так: Миха был покойник, я — вурдалак. Спецовки у нас были дико рваные, грязные, все в побелке, в краске. Мы в этих спецовках перлись через длинный коридор в столовую. А там собирались люди разные — бухгалтера, научные сотрудники, инженеры, в общем, те, кто умели держать себя в руках. А мы занимались такой игрой — держали один поднос вдвоем и кто первым отпустит, тот проиграл. Ну, иногда, роняли. Но граждане смотрели на наш внешний вид, а замечаний не делали. Должно, боялись.
Часто знакомились со всякими мужиками, которые устраивались на работу — они начинали рассуждать о профессиях, о деньгах, а мы говорили, что все это фигня и не стоит голову ломать. Это было не злобно и не обидно, но, как-то неприемлемо, что ли.
Подобных себе мы тогда практически не встречали. Они были, конечно, но они были не в нашем поколении. Свин, Гаркуша — они были, но они не из наших. Многие из них в алкоголизм уходили.
В общем, придумали мы называние "Король шутов". То есть, безбашенность и серьезность вместе, ибо мы к творчеству относились очень серьезно, а в жизни были и рассеянные, и безбашенные, но когда начиналась музыка, работа — это все сразу уходило. На работе безбашенность не предусматривалась.
Как раз под названием "Король шутов" родились такие песни, как "Сапоги мертвеца", "Лесник", "Мертвая женщина", "Охотник" и еще пара-тройка. Те, которые не дошли до настоящего времени.