Шут снова толкнул хозяина в бок.
— Ну да… — очнулся тот. — С чем согласен, любезный? — переспросил Августейший.
— С вами, — ответил Советник, совершая очередной поклон.
— А я разве что-то предложил? — король удивленно посмотрел на шута, и тот отрицательно замотал головой, от чего бубенцы на его шапке заливисто зазвенели. — Так с чем же ты согласился тогда? Да… И что делать теперь?
Вельможи стали переглядываться, пожимать плечами и шептаться, делая вид, что весьма заинтересованы способами решения данной проблемы.
— Не шута же мне посылать?! — король выронил-таки державу, и она, пропрыгав по мраморным ступеням, покатилась по полу, остановившись у ног Советника. Сам шут и ухом не повел, только ухмыльнулся и встал во весь рост.
— Ну, — Он упер руки в бока и осмотрел носки своих клоунских сапог с загнутыми носами, — если кроме меня других кандидатур нет, то я, так и быть, послужу отчизне.
Придворный балагур повернулся к хозяину и, приложив руку к груди, поклонился, метя колпаком пол.
— Быть по сему! — Государь поднялся с трона. — Отправляйся немедленно, по прибытии — доложить мне лично!
В это время снаружи раздался залп орудия, и витражи в окнах зазвенели и едва не осыпались. До этого мирно спящие собаки вскочили на лапы и залились лаем. Все присутствующие вздрогнули от неожиданности, хотя подобное происходит по десять раз на дню. Король положил на трон скипетр, принял из рук Советника державу, вытащил из-за пазухи какой-то свиток, развернул его и сверился с часами на стене.
— Так и есть, десять часов, — хмыкнул Августейший, а шут посмотрел на механизм на своей руке и согласно кивнул, поправив растрепавшуюся рыжую шевелюру. — Все свободны, а вас, моя драгоценная супруга, я попрошу остаться!
Придворные поклонились и, пятясь, как раки, покинули Тронную залу, оставив королевскую пару наедине.
Шут довольно вышагивал по улицам королевства, стирая подошвы своих потертых сапог о булыжник мостовой. Свой шутовской наряд он сменил на короткие сапоги, штаны, просторную рубаху и кожаную безрукавку, на которой сверкал королевский герб — знак того, что обладатель оного очень важная персона, приближенная к самому сюзерену. Горожане почтенно уступали ему дорогу и кланялись, будто он был самим королем, а не придворным хохмачом. Проходя мимо жилых домов и торговых лавок, молодой слуга государя насвистывал себе под нос какую-то незатейливую мелодию и кланялся горожанам в ответ, широко улыбаясь. Проходя мимо молодых девиц и женщин, шут не упускал возможности ущипнуть ту или иную красотку за зад или за грудь, а то и вовсе, шутя, тащил в подворотню. Те верезжали и норовили огреть хулигана всем, что попадется под руку: корзинкой, веником, свежестиранным бельем, но тот ловко уворачивался и убегал, громко смеясь и улюлюкая.
Шут направлялся к центральным воротам, которые вели в город. Именно там находился штаб гарнизона, а, следовательно, и сам начальник гвардейцев, что охраняли территорию.
Зайдя по пути в бакалейную лавку, шут купил несколько сдобных булок и почти все отдал ватаге малолетних разбойников, что неотступно следовала за ним. Ребятня хором прокричала слова благодарности и умчалась, горланя на всю улицу. Оставшуюся булку королевский клоун скормил на дворцовой площади вечно голодным голубям. Сизые птицы ворковали, отнимая друг у друга раскрошенную сдобу. Постояв еще немного в тени гончарной лавки и дождавшись, пока стая насытится, шут сунул в рот два пальца и заливисто свистнул. Птицы, громко хлопая крыльями, взвились в воздух и устремились к белым облакам, что плыли по голубому летнему небу. Прикрыв глаза от яркого солнечного света ладонью, рыжеволосый балагур улыбнулся и побрел дальше.
Порывы ветра раскачивали разнообразные вывески всевозможных лавок. Многие хозяева высыпали на улицу и теперь нежились на солнышке, сидя на табуретах, выставив ноги прямо на дорогу. Шут посмотрел на часы, хмыкнул и прибавил шагу. Уже через несколько минут он входил в каменное строение, расположенное по эту сторону крепостной стены.
Ставни были распахнуты настежь. На деревянных лежаках, стоящих вдоль стен, похрапывал сменившийся караул. За круглым столом сидел начальник караула и что-то записывал в книгу. Шут, как и подобает культурному человеку, постучался в приоткрытую дверь. Видимо, человек в форме не являл собой образец культурного человека, поэтому никак не отреагировал на стук. Тогда шут кашлянул в кулак и просто вошел внутрь. Только теперь офицер, одетый в тяжелую кирасу, с не менее тяжелым шлемом на голове, поднялся со стула и козырнул гостю.
— Приветствую самого пригеливи… привигели… Тьфу ты, пропасть! При-ви-ле-ги-ро-ванного дурака королевства! — по слогам произнес начальник стражи звание вошедшего.
— И тебе не хворать! — вполголоса, чтоб не разбудить солдат, ответил шут. — Где эта бабка, у которой муж спятил? Государь велел мне разобраться с ейной проблемой. Еще велено в охранение взять двух воинов, вот распоряжение Государя, с печатью и подписью, все, как положено, — и он помахал бумагой.
Офицер хмыкнул.
— Так она домой побрела. Чего ей тут сидеть, доложила и пошла назад. К завтрему, глядишь, доберется.
— Все понятно, — нахмурился шут, — Да ты садись, в ногах правды нет. Что же вы свидетеля-то отпустили? Протокол опроса хотя бы составили?
Бравый служака хотел уже опуститься на стул, но снова вытянулся в струну.
— Обижаете, ваше ничтожество! У меня все согласно уставу. Кто пришел, кто ушел, кто что видел и слышал. Мимо меня и муха не проскочит, и мышь не пролетит, в смысле, наоборот.
Придворный весельчак вздохнул.
— Значит так, я сейчас отлучусь, и вернусь… — Он посмотрел на наручный механизм. — Через половину часа… — шут заметил, как начальник стражи округлил глаза от непонимания. — Скоро, в общем. Сюда должен подойти еще королевский летописец — пусть ждет, и снарядите двух воинов. Все ясно?
Офицер ударил каблуками тяжелых сапог.
— Яснее некуда, ваше безродие!
— И смотри у меня! — погрозил пальцем рыжеволосый весельчак и вышел на улицу.
Начальник стражи облегченно вздохнул и опустился-таки на стул. Хорошо, что его застали за работой, а ведь он собирался соснуть часок-другой. Вот конфуз бы вышел! С шутом нужно держать ухо востро! Дурак да не простак! С королем на короткой ноге. Доложит — враз со службы вылетишь, и прощай жалование, бесплатное обмундирование и казенное жилье. А солдат ничего другого не умеет, кроме как охранять покой королевства.
Офицер покончил с записями, захлопнул книгу и предался раздумьям о бренности бытия…
Стаптывать сапоги и ноги у шута не было никакого желания, да и путь не близкий, поэтому он решил направиться в конюшню, чтобы взять телегу, запряженную кобылой. Он, конечно, мог бы потребовать и карету, да только ехать предстояло с парой стражников, вооруженных до зубов, и, скорее всего, с бабкой из Большой пахоты, которую они встретят по пути. Так что ни о какой карете и речи не могло быть. Да так он и лучше, на свежем-то воздухе. Вокруг птички поют, стрекозы жужжат. Запах опять же. Лепота!
Шут выбрал себе самую приличную лошадь, которая только имелась. Конюх сначала пробовал протестовать, пытаясь угрожать жалобой самому королю, но рыжий весельчак пообещал поставить ему бланш под второй глаз, в пару первому. Тот молча согласился, хоть и сильно рисковал. Ведь эта кобыла была любимицей самого государя, чего шут не мог не знать. Ее подарили Августейшему на первый День рождения. Хоть коняга и доживала последние дни, но была многим лучше остальных. К тому же Государь очень дорожил гнедой и питал особые чувства к этому мешку с костями.