– Вы уверены? – уточнил он.
– Я же его видела, вот как сейчас.
– Как все было?
– Я вам уже рассказывала. Слышу – грохот. Зашла за угол, а этот вот…
– Врешь! – вскинулся Федько.
– Молчать! – осадил его следователь.
И уже спокойнее – женщине:
– Продолжайте, пожалуйста.
– Он, значит, стену крушит…
– Да я не мог!
– А чем крушит? – уточнил у женщины следователь, будто вовсе не замечая возмущения Михаила Михайловича.
– Кувалдой.
– Да не мог я! – почти простонал Федько. – Я же кувалду не подниму! Здоровье не то!
Все происходящее еще не казалось ему ужасным и непоправимым. Просто какое-то идиотское недоразумение. Фарс, бред, морок.
– А и правда! – вспомнилось женщине. – Для него кувалда, видать, тяжеловата оказалась. Он ее выронил, да прямо себе на ногу.
– Ну врет же!
– А на какую ногу? – с быстротой охотничьего пса среагировал следователь.
– Сейчас. – Женщина покрутилась на месте, примеряя, как оно там было, возле магазина-то. – На правую, мне помнится.
– Разувайтесь! – быстро сказал следователь.
– Да вы что! – попытался было протестовать Михаил Михайлович, но следователь на него так глянул, что бедняга тотчас же сбросил с ноги ботинок, стянул носок, и всем присутствующим открылась поврежденная федьковская нога: часть большого пальца отсутствовала, на остальных не было ногтей.
– Вот! – торжествующе выдохнула женщина.
– Ага! – так же торжествующе подтвердил следователь.
– Да это же еще в шестьдесят третьем! – возопил раздавленный такой несправедливостью Михаил Михайлович. – На заводе! Балка! На ногу! Упала!
– Я и не такие истории слышал, – засмеялся следователь, и его глаза кровожадно сверкнули.
– Это не я! Не я!
– И еще вот я вспомнила…
– Так, так! – подбодрил женщину следователь.
– Еще у него одна примета есть.
– Так говорите же!
– Я ему крикнула: что, мол, делаете? А он так нехорошо зыркнул и вдруг – хрясь! – на груди как рванет рубаху…
– Ну врет же она…
– Молчать! А вы продолжайте.
– Рванул, значится, рубаху и как завопит: «Я тюрьму видал, щас всех поубиваю…»
– Врет!
– А на груди у него…
Я видел, как захлебнулся воздухом Федько.
– …такой, знаете, рисунок…
– Татуировка? – уточнил следователь.
– Вот-вот, татуировка, значится. Нарисован товарищ Ленин, а под ним написано: «Наш учитель и вождь».
Сказав это, женщина замолчала, и в кабинете установилась абсолютная тишина. Все смотрели на несчастного Федько. А он уже был совсем никакой.
– Ну! – сказал следователь. – Рубашечку-то расстегни!
Федько хотел что-то сказать и не мог. Тогда следователь подошел к нему и собственноручно расстегнул пуговицы. А под рубашкой действительно обнаружился товарищ Ленин и надпись – та самая, о которой и говорила женщина.
Вообще-то про татуировку и про пораненную правую ступню своего соседа нам рассказал Демин – и поэтому улики сейчас ложились ровнехонько одна к одной.
– Это не я, – побелевшими губами прошептал-просипел Федько.
А следователь уже кликнул конвой и требовал принести ему бланк протокола допроса. Все изменилось в одночасье для Михаила Михайловича. Только что он был всего лишь свидетелем и горел желанием помочь в благородной борьбе с обнаглевшими бандитами, и вот уже он не свидетель, а подозреваемый, да что там подозреваемый – он уже обречен заранее, это же видно, достаточно только взглянуть на этого бессердечного следователя. От сумы да от тюрьмы, как говорится…
– Хватит! – сказал я. – Отснято!
Мне было очень плохо сейчас. Как всегда, когда приходилось сталкиваться с непарадной стороной жизни. И презирал я Федько. И жалко его было. А оператор будто прочитал мои мысли.
– Так ему и надо, – пробормотал.
Сделал паузу, будто размышляя, а потом остервенело сплюнул.
13
Издали завидев меня в коридоре телецентра, Гена Огольцов припал на колено – на глазах у изумленных людей, случайно оказавшихся поблизости в эту минуту, – и провозгласил:
– О солнце глаз моих! О гений наш!
Поскольку в этот момент его руки были простерты в мою сторону, не могло быть никаких сомнений – это при виде меня Гена испытал столь бурный восторг. Шедший вместе со мной по коридору Гончаров был не в счет – его Огольцов не знал, да и вообще, наверное, видел впервые.
– Господа! – Гена повел рукой вокруг, приглашая присутствующих разделить его чувства. – Вы видите перед собой человека, чья программа вошла в семь номинаций «Телетриумфа»!
Он зааплодировал, и вместе с ним зааплодировали другие. Я, к счастью, уже дошел до Гены и поднял его с колен. Он дурачился, по обыкновению, а к этой его особенности я успел давно привыкнуть.