Не будет вести Павлов двойную игру?
Может. Счет-то швейцарский тю-тю! Он попытается найти каналы убраться за границу. Сделать ему это будет трудно. Визы он не получит ни при каких условиях. Значит, остаются каналы тайные. Кто ему может подсобить? Думаю, недостатка в благодетелях не будет, если он хорошо заплатит. Однако и здесь имеются проблемы. Охрана, люди генерала Самсонова. Приказ жесткий, вплоть до применения оружия.
Каковы планы Николая Васильевича насчет Павлова?
Он говорит: сам кашу заварил, пусть сам и расхлебывает.
То есть руками купленных сотрудников навести порядок в притонах Бурята?
В принципе план такой.
Много кровушки будет. И смертей.
Мне лично ни тех ни других не жаль. Чем больше с обеих сторон подохнет, тем лучше.
А как же заповедь Господня? «Не суди, да не судим будешь»...
Знаешь, Костя. Разочаровался я во всех этих заповедях! Где он, Господь Бог?! Куда он смотрит? Убивают, грабят, насилуют, а мы все на Господа Бога уповаем!
Да-а, — протянул Меркулов. — Теперь вижу, озверел ты от бумаг... Ты когда в последний раз был в отпуске?
Чтоб толком отдохнуть, давно не был. Случалось, по мелочам. День-другой. Вот прошлой осенью — неделька выпала, когда в газету уходил...
Может, в отпуск тебя отправить?
Отправь, Костя!
Пиши заявление.
Меркулов выложил чистый лист бумаги и авторучку. Турецкий глянул на начальника и понял, что тот не шутит.
Нет, я все-таки немного погожу, Константин Дмитриевич.
Нечего годить! — повысил голос Меркулов. — И будь добр, подчиняйся приказу заместителя генпрокурора. Не сумасбродничай.
Ладно, но после окончания дела.
Нет! С завтрашнего дня!
Ну и хрен с вами! — махнул рукой Турецкий, придвинул лист, взял авторучку, подумал и вздохнул. — Не могу. Извини, Константин Дмитриевич.
«Извини», — пробурчал Меркулов. — Озлобился ты, Турецкий, на нашей работе. Людей не жаль... А мне вот жаль! Не кто-нибудь, наш, русский брат дохнуть будет! Павловых, Пестовых — тех не жаль! Я бы их сам собственными руками...
Меркулов побледнел, схватился за сердце, быстро достал таблетку нитроглицерина, положил под язык..
Костя, ты чего?! — перепугался Турецкий, вскакивая и подбегая к Меркулову. — Ну и дурак же я! А с дурака что взять?! Доктора вызвать?
Вызовешь, а завтра же прочтешь приказ о моем увольнении по состоянию здоровья. Ничего. Уже легче.
Давай-ка лучше мы тебя отправим куда-нибудь подальше. Подлечишься, отдохнешь...
Куда это подальше?
Куда хочешь! Слыхал про Анталию? Вот туда и поедешь!
Ничего мне не поможет, Саша. Никакая Анталия... Укатали сивку крутые горки. Я как-то говорил с генеральным о своей замене, — прозрачно посмотрел на друга Меркулов.
Да ни за что! Хоть золотом осыпь! Я еще молодой. Мне жить хочется. Я лучше постовым пойду! Там хоть дело живое.
Ты не горячись. Подумай. При твоем темпераменте ты на любом посту найдешь живое дело.
И что генеральный? — буркнул Турецкий.
Одобрил. Я умирать пока не собираюсь. Поживу, но, чую, пора и на отдых. А в нашем доме, сам знаешь, желающих — только свистни. Толпа набежит! А мне ты нужен.
Эх, Костя, — только и смог ответить Турецкий. — Пойду. Документики забрать?
Забирай. — Меркулов помолчал. — А ведь ты прав. Пожрут они друг друга. Ей-богу, пожрут! Как... пауки в банке!
В мрачном настроении подходил к своему кабинету Турецкий. Два инфаркта было у Меркулова. Третий, говорят, чаще всего — последний. Турецкий даже не мог представить себе, как он обойдется без Меркулова, если того подкузьмит здоровье. Все удары, которые метили в него, Турецкого, замгенпрокурора Меркулов принимал на себя. Турецкий и не прав бывал, и действовал резко и прямолинейно, а на красном-то ковре отдувался за него он, Меркулов. Да что говорить, не было бы на свете заместителя генпрокурора Константина Дмитриевича, не появился бы и старший следователь по особо важным делам при генпрокуроре Турецкий. Турецкий считал себя учеником Меркулова и гордился этим.
В коридоре, уже подходя к двери кабинета, Александр заметил Саргачева, который, тоже увидев следователя, поспешил ему навстречу.
Як тебе.
Заходи, — распахнул дверь Турецкий, пропуская нежданного гостя. — Кофе?