Грязнов плавал долго. Вода была теплой и прозрачной. Мельтешили мелкие рыбешки, на дне лежали крупные камбалы.
Выйдя из воды, Слава увидел спешащего к нему Сюя с махровой простыней в руках. Китаец попытался сам обтереть господина, но Грязнов воспротивился.
Спасибо, Сюй, спасибо, — отбирая простыню, сказал он.
Найдя в домик, он оставил дверь открытой, предполагая, что войдет и китаец, однако Сюй остался снаружи. Грязнов достал из холодильника банку сока, фрукты и литровую бутылку вина.
— Заходи, Сюй! — крикнул он.
Ответа не последовало.
Ты чего? — вышел на порог Слава.
Нисево, нисево, позялюста, — заулыбался китаец.— Заходи.
Зайдя в домик, китаец моментально осмотрел стол, достал из настенного шкафчика широкие блюда, красиво и аккуратно разложил фрукты, из холодильника вытащил большой кокосовый орех, одним ударом ножа расколол его, вылил в глубокую чашку, вскрыл вино и наполнил почему-то лишь один бокал.
Так не пойдет, приятель, — возразил Слава, — доставай второй.
Нисево, нисево, — оскалил в улыбке желтые зубы китаец, однако выставил и второй бокал.
Будем!
После второго полного бокала, который Сюй выпил с таким же удовольствием, как и первый, Грязнов попытался задать ничего не значащие вопросы, но в ответ получал лишь «нисево» и «позялюста».
И это называется «говорит по-русски»? — сам себя спросил Слава, махнул чашку кокосового молока и поднялся. — Пошли.
В доме его встретила Ляньсан.
А где Иван? — спросил Грязнов. Лянь указала на телефон, приложила ладонь к уху и махнула рукой.
Уехал?
Уехаль... Да. Машина.
Ладно, — помолчав, проговорил Слава, снял трубку, решив позвонить Турецкому, но вспомнил, что не знает номера его телефона, начал рыться в карманах пиджака в поисках гостиничной карточки.
Все было на месте: документы, деньги, разговорник, но карточки Грязнов не нашел. Он начал припоминать, а взял ли он карточку вообще, быть может, она так и осталась лежать на столе в гостиничном номере. Вспомнил, что позвонил Турецкий, сказал, чтобы Слава собирался. Грязнов пошел в ванную, умылся, оделся, обулся, проверил документы, взял ключи... Точно! Забыл! Вячеслав Иванович раскрыл разговорник. Господи-и, сколько их, гостиниц-то!.. А как его-то называется? Тьфу, черт! И наименование гостиницы забыл.
Пить надо меньше, — про себя пробормотал Слава.
Он позвонил наугад в первую попавшуюся на глаза гостиницу, и в трубке послышался нежный женский голосок. Женщина спросила вначале по-китайски, не услышав ответа, перешла на английский: «Ду ю спик инглиш?», потом на немецкий: «Шпрехен зи дойч?» Грязнов осторожно положил трубку.
Неслышно появилась Ляньсан с подносом в руках, на котором стояли крошечные чашечки.
Кофе? Чай? — обворожительно улыбаясь, предложила она.
Чаю в чашке было на один глоток, и кошка не напьется, зато он был крепким, с сильным возбуждающим запахом.
Такого не пивал, — улыбнулся Слава. — Ха-арош чаек!
Ляньсан, все так же обворожительно улыбаясь, наполнила чашку доверху.
Это по-нашему, — одобрил Грязнов. — Спасибо.
Он не успел допить чай. Мягкая, неодолимая волна
вдруг ударила в голову, колыхнулась и поплыла куда- то комната, возник откуда-то розовый свет, послышалась прекрасная музыка...
Что же ты сделала, Лянь?.. — прошептал Грязнов, бессильно проваливаясь в кресло.
...Очнулся Слава поздним вечером в спальне. Он лежал в кровати, был раздет, и странно, ничего у него не болело — ни голова, ни сердце, ни желудок, наоборот, он чувствовал себя легко, радостно, будто скинул добрый десяток лет.
Дверь распахнулась, и на пороге вырос ухмыляющийся Ваня Бурят.
Я подсуропил, — похвалился он.
Который час? — спросил Грязнов.
Двенадцатый.
Чего я такого наглотался?
Ты, господин директор, целое состояние проглотил!
Ну все-таки?
А я и сам не знаю. Травы. Тибетские монахи делают. Двадцать тысяч баксов бутылочка! Капли хватает, чтобы слон свалился, а ты припал, как верблюд к пойлу!
Слушай, а меня ведь ищут...
А ты как думал? Поехали в твою «Викторию».
Людишки твои работают будь здоров!
Давай одевайся.
Они приехали в «Викторию» в первом часу ночи. Ваня подвел Грязнова к двери ресторана.
Вон они кукуют. Видишь?
Вижу.
Бывай, Грязнов!
Могу познакомить.
Я'С тобой расслабился по старой дружбе, — усмехнулся Бурят. — А «важняки» не по мне. Шибко сурьезные. Шагай. А то твои ждут, переживают.