Квартира Веста, видимо, опечатана органами? — спросил Крот.
Опечатана до производства тщательного обыска.
К сожалению, должен с вами попрощаться. Если не возражаете, встретимся завтра, — остановился Крот.
До завтра.
В прокуратуре Турецкого ожидали два свидетеля — охранники, те, что уехали ночью из особняка Андрея Васильева.
Проходите, — открыл дверь кабинета Александр. — И присаживайтесь. Паспорта, документы, пожалуйста... С кого начнем?
Турецкий развернул бланк протокола допроса свидетеля.
Не все ли равно, — буркнул белобрысый паренек. — Могу и я.
Объясните причину вашего внезапного ночного отъезда.
Приказал Олежка, мы и уехали.
Прапорщик Долгих был старшим группы?
Выходит, так.
Взбрело Олежке в голову, он и приказал?
Почему? Позвонили.
И кто же?
Начальство, — помолчав, ответил белобрысый.
Начальства у вас много. Но звонил-то один начальник. Его звание и фамилия?
Вроде как подполковник Рябков...
Вроде или точно?
Вроде...
Так мы с вами можем и не договориться, ребятки, — улыбнулся Турецкий. — Смотрю, хорошо вас накачали... Начнем с другого конца. Вам известно, что произошло в особняке?
Слыхали.
Погиб Олежка.
Парни переглянулись и ничего не ответили.
Кто вас ко мне доставил?
Не ваши же! — горделиво ответил белобрысый. — С вашими мы бы не поехали!
И откуда?
Из кабинета Рябкова.
Значит, ни свет ни заря, а подполковник уж к себе на ковер?
Чего это? Ни свет ни заря... Приказал в десять, в десять и прибыли.
О чем спрашивал?
Белобрысый шмыгнул носом и умолк.
Ребятки, вы знаете, где находитесь? — спросил Турецкий.
Ясно где, в Генпрокуратуре, у следователя по особо важным делам.
—- Верно. По особо важным. Начальника боитесь замазать?
Кто боится-то?
Так что ж ты молчишь, как партизан, если такой храбрый?! — повысил голос Александр. — Спрашиваю — отвечай! За дачу ложных показаний я вас предупредил, вот ваши подписи. Давайте конкретнее.
Спросил, кто, мол, из вас поднял трубку.
И кто поднял?
Я, — сказал белобрысый.
И что сказал подполковник Рябков?
Приказал позвать прапорщика Долгих.
А говоришь «вроде»... — усмехнулся Турецкий. — О чем дальше пошел разговор?
Ни о чем!
Так-таки и ни о чем? Спросил и... Гуляй, Вася!.. Ладно. Я минут на десять вас покину, ребятки, — разворачивая бланки допроса свидетеля перед охранниками, сказал Турецкий, — а вы здесь сочинением займитесь. Дополните свои показания, только четко, грамотно и правдиво.
А чего писать?
Ночью, в таком-то часу, я был разбужен телефонным звонком. Говорил подполковник Рябков...
Вроде, — неуверенно произнес белобрысый.
Пиши как считаешь нужным, — согласился Турецкий. — Но знай, за ложные показания придется отвечать.
А если человек и в самом деле не уверен? — подал голос молчавший до сих пор товарищ белобрысого.
Если вы и в самом деле не уверены, пишите «вроде», — ответил Турецкий и вышел.
В коридоре, приметив двух оперативников МУРа, доставивших в прокуратуру этих незадачливых охранников, он подошел к ним.
Ребята эти должны на недельку исчезнуть, — сказал он.
Сделаем.
А теперь попрошу вас доставить приводом сюда подполковника Рябкова. И поторопитесь. Если надо, выпишу постановление. Я имею в виду — если своими ножками он не захочет притопать.
Турецкий рисковал. Он должен был предупредить о немедленном допросе Рябкова его шефа, хотя по закону он, следователь, имел право допрашивать любого (·нидетеля, показания которого имеют значение по делу. Но успеет ли он вообще задержать Рябкова?
Сочинили свои показания? — вернувшись в кабинет, обратился он к паренькам.
Те молча протянули заполненные листы протоколов допроса свидетеля.
— Толково, — похвалил Турецкий, пробежав глазами показания. — И без всяких «вроде»... — Он оглядел пар- иги и внезапно спросил: — Жить хотите, ребятки?
— А кто не хочет? — хмыкнул белобрысый.
Турецкий вытащил связку ключей, отстегнул один из них, положил на стол.
— Ключ от дачи. Моего хорошего приятеля. Доедете до Ярославского вокзала, сядете в электричку и сойдете на станции Семхоз... Сделаем так. Я начерчу планчик, а вы пока звоните родным.
И что сказать?
Внезапная недельная командировка. Важное спецзадание.