Это... как его... Кончай, слышь, — забормотал он. — Чего ревешь-то?
И, глядя в его глаза, полные истинного сострадания и жалости, Лиля вдруг рассказала все парню.
Как жить, Демидыч? Кругом ворье, взяточники, нечисть! Как жить?! А от меня требуют: соблюдай формальности! Какие могут быть формальности в борьбе с этой нечистью?!
Да ладно, — отмахнулся Демидыч. — Не переживай.
Вот и ты тоже... — проговорила Лиля, выходя из машины.
Демидыч, как и обычно, проводил женщину до дверей квартиры и попрощался.
В двенадцатом часу ночи в квартиру позвонили. Посмотрев в глазок, Лиля узнала своего охранника.
Я на минуту, — угрюмо выговорил Демидыч.
Что случилось-то? Проходи.
Демидыч тщательно вытер обувь, вошел в коридор, вытащил несколько листов бумаги, протянул хозяйке. Аккуратным почерком в бумаге, названной «Чистосердечное признание», было написано, что гражданин Фишкин Ефим Аронович целиком и полностью признает свою вину в злоупотреблениях и подделке подписей в документах, касающихся приобретения акций ряда предприятий, в том числе судоремонтного завода и пионерских лагерей, в чем глубоко раскаивается и сообщает эту информацию по своей инициативе...
Пошел я, — сказал Демидыч, берясь за дверную ручку.
Он жив? — шепотом спросила Лиля.
Кто?
Фишкин.
А что ему сделается? Дышит.
У него же телохранители...
Ну и что?
Дышат?
Должны, — подумав, ответил Демидыч.
Что я тебе скажу, Демидыч...
Парень кашлянул и вопросительно посмотрел на женщину.
Ты перестал чёкать.
Знать, отучил кто-то, — широко улыбнулся парень. — Пошел.
Не уходи, Демидыч, — негромко проговорила Лиля, но Демидыч услышал и застыл как вкопанный.
Все произошло так неожиданно и быстро, что Фима Фишкин ничего не смог сообразить. Он, услышав за собой глухой стук, обернулся, успел заметить неподвижно лежащих на асфальте двух своих телохранителей, а потом его приподняло, швырнуло в машину, и пришел он в себя лишь после того, как с ревом рванулась вперед машина и почуял холодный металл наручников на запястье. «Сиди спокойно», — сказал водитель. Фима скосил глаза и узнал в водителе того самого парня, что самым наглым образом отнял у него магнитофон. Ехали недолго, свернули в арку большого дома, остановились возле сквера. Парень достал из бардачка плотную папку, положил на нее чистый лист бумаги. «Ручка есть?» — спросил он, открывая наручники. Фима послушно вытащил дорогую авторучку. «Пиши». — «Что?» Парень толково объяснил, что требуется написать, но предупредил: Повторять не буду». И Фима, посмотрев на него, понял — повторять он действительно не будет, шмальнет или удавит. Прочитав написанное, парень аккуратно положил лист в папку, хлопнул крышкой бардачка. «Будь здоров. Запоминать номер машины не советую. Шагай». Фима уходил не оглядываясь. Противно подрагивали руки, вспотела спина, на лбу выступила испарина. Миновав арку, он облегченно вздохнул, остановил первую попавшуюся машину и поехал к дому. Возле подъезда топтались телохранители. Фиме хотелось сорвать на них зло, но он сдержался. Выслушав оправдания, сказал: «Думаю, не в ваших интересах предавать дело огласке. Молчите. Ничего не было. Понятно?» — «Понятно!» — в один голос откликнулись телохранители.
Зайдя в квартиру, Фима первым делом опрокинул полстакана коньяку, отдышался, присел, подумал и еще хлопнул столько же. Полегчало. Теперь можно было и поразмышлять о случившемся. Фима хорошо знал законы в мире, где ему пришлось жить. Законы волчьи. В волчьей стае раненого или больного поедают его собратья, так случается и в его мире. Держат до последнего, если нужно, уберут любого свидетеля, но никогда не простят слабости, последствия которой могут отразиться на их деятельности. Что ни говори, а он, Фима, проявил слабость, собственными руками подписав свой приговор. Баба эта, следователь, теперь конечно же не остановится, потянет ниточку, а куда она выведет, одному Богу известно. Она завтра, между прочим, может арестовать его. Признание, неоспоримое доказательство его вины, налицо. Посоветоваться с Аликом Городецким? Бесполезно. В лучшем случае предложит где-нибудь отсидеться, в худшем... О втором предположении Фиме не хотелось даже и думать.
Нет, конечно, он мог бы немедленно заявить, что его показания вырваны у него под угрозой смерти. И тогда доказательства, основанные на его признании, сразу становятся пустышкой. Для суда. Но не для волков... вот в чем дело.
* * *
Лиля Федотова явилась на работу как никогда поздно. Турецкий глянул на женщину и удивленно произнес.