Через два часа следователь и адвокат приехали в Матросскую Тишину.
Что же вы, Ефим Аронович? Будто младенец! — с поддельным гневом набросился адвокат на Фиму, когда того ввели в следственный кабинет. — Мы с вами, по- моему, договаривались! Никаких бесед со следователем без меня! Извините, Николай Афанасьевич, мне хотелось бы переговорить с господином Фишкиным наедине.
Не вижу в этом необходимости, — сухо ответил Чижов.
Хорошо, — тут же согласился адвокат. — Следователь ознакомил меня с некоторыми материалами вашего дела и объяснил причину вашего задержания, Ефим Аронович, — обратился он к подзащитному. — И, надо сказать, у меня возникли вопросы, на которые, надеюсь, вы дадите конкретные ответы.
Я постараюсь, — сказал Фишкин.
До приезда сюда я побывал в вашей фирме и услышал историю, рассказанную охранниками. Сама эта история уже уголовное преступление. Правда ли, что неизвестный нанес удары, парализовал и обезоружил ваших сотрудников?
Правда, — ответил Фима.
В чем причина этого нападения?
Он же магнитофон у меня забрал!
Кто?
Этот человек, он, видимо, телохранитель Лилии Васильевны Федотовой...
Человек, забравший магнитофон, действительно телохранитель Федотовой? — обратился адвокат к следователю Чижову.
Я этого не знаю.
Для чего этому человеку, телохранителю, понадобился ваш магнитофон? — продолжил разговор адвокат Вержбицкий.
Вероятно, чтобы прослушать пленку.
И что было записано на пленке?
Наш разговор со следователем Федотовой.
Значит, у телохранителя была важная причина для изъятия у вас пленки. О чем шел разговор?
Была затронута фамилия очень большого человека...
Смелее, Ефим Аронович, смелее!
Вице-премьера Стрельниковой.
Очень интересно! — присвистнул адвокат. — И по какому же поводу?
Мне думается, что Федотова поступила неосторожно, бросив тень на члена правительства. Она как бы обвинила ее в темных делишках.
Еще интереснее! В чем конкретно заключалась эта «неосторожность»?
Теперь я дословно не помню, но ведь можно прослушать пленку.
Я поговорю с Федотовой. Выясню этот факт, — сказал следователь Чижов.
Обратимся к другому вопросу, — сказал Вержбицкий. — Я прочел ваш прекрасно написанный документ, в котором вы целиком и полностью признаете себя виновным в подделке подписи бывшего юрисконсульта, а ныне следователя Федотовой. Пострадавшие, телохранители, к сожалению, не внесли ясность в происшедшее, молчат, но я почему-то убежден, что написали вы признание не по своей воле. В противном случае непонятно, для чего было некоему человеку посягать на жизнь ваших телохранителей? Так или не так, Ефим Аронович?
Конечно, не по своей! — оживился Фима. — Заехали в какой-то двор, приказал под угрозой смерти, ну и написал. Жить-то хочется!
Хорошо, — подал голос Чижов. — Мы это проверим. А как быть с экспертизой?
Но Вержбицкий не обратил внимания и продолжал разговор с Фишкиным.
Итак, для меня все ясно. Ваше преступление — незначительно. Думаю, что вас выпустят под залог. Разумеется, без права выезда из столицы. Сумму залога я, с вашего разрешения, обговорю с прокурором. Ни о чем не беспокойтесь, не расстраивайтесь, все будет хорошо. Да, чуть не забыл! — Анатолий Евгеньевич открыл объемистый кейс и начал вытаскивать разнообразные продукты. — Пожалуйста, Ефим Аронович. Икра, балык, колбаса, ваш любимый тоник...
Положите обратно в свой кейс и на проверку, — строго сказал Чижов.
Адвокат посмотрел на следователя и развел руками:
Повинуюсь! Хотя все это формализм и казенщина. Мне не привыкать!
Из следственного изолятора адвокат Вержбицкий поехал к Федотовой.
Вы разрешите поговорить с вами, Лилия Васильевна? — спросил адвокат, входя в ее кабинет.
Можно. Но я заранее знаю, о чем пойдет разговор.
Заранее все знает один лишь Господь Бог!
Вам необходим мой совет, как бы изящнее составить телегу на имя прокурора о незаконных действиях следователя Федотовой?
Телегу... —поморщился Анатолий Евгеньевич. — Узнаю школу Турецкого!
Чем вам не нравится Турецкий?
Нравится, не нравится... Это не разговор! Особенно если он касается таких зубров, как Александр Борисович.
Вы с ним знакомы?
И опять же неважно. Важно другое.
Что именно?
То, что вы его помощник, а значит, он в курсе ваших следственных и неследственных дел.
Конечно. А как же иначе?
И я о том говорю. Иначе нельзя... Я приехал к вам, потому что подумал: а почему бы вам, несмотря на наши натянутые отношения, не угостить меня чашечкой кофе?