Ну и порядок.
Демидыч, Демидыч, — вздохнула Лиля. — Ты ведь не при советской власти живешь! При демократии!
Прокурор он при любой власти прокурор, Дело то ясное.
Знаешь, сколько тянется следствие?
Не год же!
Больше протянут! Но я заставлю Турецкого и Чижова поднатужиться, закончить следствие побыстрее. Хотя что толку? Фишкин-то уже на Багамах!
Прижучим.
Один раз у тебя прошло. Во второй — пулю схлопочешь.
Чего-то меня сегодня все стращают, — ухмыльнулся Демидыч.
И кто же еще, кроме меня?
Друг. Между прочим, обвенчался.
Не твой ли бывший командир?
Во дает! — ошеломленно выговорил Демидыч.
Кто твои друзья? «Афганцы». Венчанный, насколько я знаю, один. Саргачев. Или еще кто-то появился?
Появился...
Не темни, Демидыч!
Это... Как его... Документики мне не подкинешь?
Какие документики?
Фишкины.
Рассказать, о чем просил тебя Саргачев, или сам доложишь? — помедлив, спросила Лиля.
Попробуй...
Иди, Демидыч, — махнула рукой Лиля. — Не получишь.
Лиля, и всего-то на вечерок. Денька через два. В тот же вечерок и верну.
Что ты задумал, Демидыч?
На вечерок, — повторил парень, отводя глаза. — Надо. Ты знаешь, зря не попрошу.
Саргачев человек опасный, Володя, — посерьезнела Лиля. — Очень опасный.
На вечерок, — упрямо повторил Демидыч.
Я подумаю, — ответила Лилия.
На похороны Андрея Васильева людей пришло много. И все народ известный в мире бизнеса. Речей не было. Говорили, будто запретил отец Андрея. Турецкий стоял поодаль, в тени дерева, выжидая момент, когда провожающие разойдутся и появится возможность хотя бы коротко побеседовать с родителями Андрея. Послышались глухие стуки о крышку гроба, и вскоре возник высокий холм, который могильщики завалили дорогими венками и грудами цветов. Провожающие не спеша направились к выходу с кладбища. Над могилой в скорбном молчании застыли лишь две фигуры, отца и матери. Турецкий затушил сигарету, сделал несколько шагов в сторону родителей, но внезапно остановился, увидев стройную женщину в широкополой шляпе, идущую от храма. Узнал Ларису Стрельникову. Та подошла к могиле, положила на груду цветов несколько желтых роз.
Примите мои соболезнования, Андрей Зосимович и Клавдия Владимировна, — донесся до Турецкого голос Ларисы Ивановны.
И вдруг после продолжительного молчания по кладбищу разнесся дикий, душераздирающий крик:
Будь ты проклята-а! Ведьма-а!
Андрей Зосимович бросился к жене, обнял, что-то зашептал, успокаивая, повел по дорожке к выходу. Стрельникова, будто током ударенная, стояла неподвижно. Турецкий заторопился следом за родителями, на полпути обернулся. Рядом с Ларисой стоял Саргачев.
Прошу извинить, — остановил возле ворот родителей Андрея Турецкий. — Понимаю, не время и не место. Но и вы поймите меня. Моя фамилия Турецкий. Веду следствие по убийству вашего сына.
Ты слышишь, Андрюша?! Убийство!
Ваши документы! — по-военному приказал Андрей Зосимович, обращаясь к Александру.
Пожалуйста.
Изучив удостоверение, Андрей Зосимович сказал:
Мы должны с вами поговорить.
Вот мой телефон, там и адрес прокуратуры, — подавая визитку, ответил Турецкий. — В любое время.
Нет, должны поговорить сегодня. Вы на машине?
Да.
Едем. Здесь недалеко.
Разве вы остановились не в квартире сына?
У нас имеется своя, — суховато ответил Андрей Зосимович.
Усаживая родителей Андрея, Турецкий краем глаза увидел Саргачева и Ларису Ивановну, выходящих из ворот кладбища. Вероятно, заметил его и Саргачев.
Квартира Васильевых находилась в старом доме, построенном еще в прошлом веке, и состояла из двух небольших комнат, кухни и просторной прихожей. Потолок был высокий, лепной, окна широкие, полы устланы вытертыми коврами. В комнате побольше был накрыт стол. Дверь открыла пожилая женщина, сестра Клавдии Владимировны.
Мы в деревне живем, на Владимирщине, — пояснила Клавдия Владимировна, — а здесь Фаня хозяйничает.
Проходите, — пригласил гостя Андрей Зосимович. — Помянем Андрюшу.
Сестры обнялись, заплакали.
Поплакали, и будет, — строго произнес Андрей Зосимович, поднимая рюмку. — Светлая память тебе, сын!
На столе стоял портрет Андрея в траурной рамке.
Светлая память, — сказал Турецкий, вглядываясь в молодое красивое лицо покойного.
Сестры снова всплакнули, повспоминали, каким добрым, умным и отзывчивым был Андрюша, последнее товарищу отдаст, как прекрасно учился и какие большие подавал надежды.