— И я тоже!
— Ну, вот это уже что-то! Мне не нравится, когда меня презирают, и менее всего, когда презираешь меня ты!
— Я сказал, хватит! Сейчас не время и не место. И мы это уже обсуждали, и ты все высказал прежде. Я извинился. Я не хотел тебя обидеть!
— Да. Но ты по-прежнему ненавидишь меня. Почему? Почему?
— Это не так.
— Тогда почему ты всегда избегаешь меня?
— Так лучше. Ради Бога, Шон, оставь меня в покое.
Шон уставился на Марлоу, а потом успокоился так же внезапно, как рассердился.
— Извини, Питер. Ты, вероятно, прав. Я глупо себя веду. Это просто потому, что мне бывает одиноко время от времени. Хочется просто поговорить.
Шон потянулся и коснулся руки Марлоу.
— Извини. Я хотел, чтобы мы снова стали друзьями.
Питер Марлоу ничего не мог ответить.
Шон замялся.
— Ну, я думаю, мне лучше идти.
— Шон, — окликнул его Родрик с тропинки, — мы уже опаздываем.
— Я сейчас приду. — Шон еще раз посмотрел на Марлоу, потом вздохнул и протянул руку Кингу. — Рад был встретиться с вами. Прошу извинить мое дурное поведение.
Кингу не удалось избежать повторного рукопожатия.
— Рад был познакомиться с вами.
Шон колебался, глаза его были сумрачными и ищущими.
— Вы друг Питера?
Кинг почувствовал, что все услышали, когда он, запинаясь, произнес:
— Э, конечно, да, думаю, что так.
— Странно, не правда ли, что одно и то же слово имеет столько значений. Но, если вы его друг, не сбивайте его, пожалуйста, с пути истинного. У вас дурная репутация, а я бы не хотел, чтобы у Питера были неприятности. Я очень люблю его.
— Э, да, конечно. — Колени Кинга были ватными, спины он не чувствовал. Но обаяние улыбки Шона пронизывало его насквозь. Ничего похожего он раньше не испытывал.
— Представления — это лучшее, что есть в лагере, — сказал он. — Здорово скрашивают жизнь. А вы — лучшее, что есть там.
— Спасибо. — А потом повернулся к Марлоу. — Это действительно делает жизнь стоящей. Я очень рад. И мне нравится в них участвовать, Питер, это действительно делает жизнь стоящей.
— Да, — согласился раздраженный Марлоу. — Я рад, что все в порядке.
Шон в последний раз нерешительно улыбнулся, потом быстро повернулся и поспешно ушел.
— Будь я проклят! — Кинг сел.
Марлоу тоже сел. Он достал коробочку с табаком и свернул сигарету.
— Если бы не знать, что он мужчина, можно было бы поклясться, что он женщина, — заявил Кинг. — Красивая женщина.
Марлоу устало кивнул.
— Он не похож на остальных трудяг, — сказал Кинг, — это совершенно точно. Нет, сэр. Совсем не похож. Боже, в нем есть что-то, чего не… — Кинг запнулся, попытался найти слово и беспомощно продолжил. — Не знаю, как сказать. Он… он, черт побери, женщина! Помните, как он играл Дездемону? Боже мой, да готов поспорить, что от его вида в женском наряде у каждого парня в Чанги становилось тесно в штанах. Нельзя винить человека за то, что его вводят в соблазн. Я соблазнен, как и другие. И если мужчина говорит обратное, он наверняка врет. — Потом поднял глаза на Марлоу и внимательно стал рассматривать его.
— О, Бога ради, — раздраженно бросил Марлоу. — Вы что, считаете меня тоже гомиком?
— Нет, — спокойно сказал Кинг. — Мне вообще-то все равно. По крайне мере настолько, насколько меня это касается.
— Ну так я не гомик.
— Звучит чертовски убедительно, — с ухмылкой заметил Кинг. — Что, поссорились с любовником?
— Убирайтесь к дьяволу!
Спустя минуту Кинг вкрадчиво спросил:
— Вы давно знаете Шона?
— Он был в моей эскадрилье, — неохотно сказал Марлоу, — и я был выделен приглядывать за ним. Я очень близко узнал его. — Он погасил горящий кончик своей сигареты и высыпал остатки табака в коробочку. — Короче говоря, он был моим лучшим другом и очень хорошим летчиком. — Питер посмотрел на Кинга. — Он мне очень нравился.
— Был ли он таким прежде?
— Нет.
— О, я понимаю, что в то время он не одевался как женщина, но черт возьми, должны же были проявляться его склонности.
— Шон никогда так себя не вел. Он был очень красивым, ласковым парнем. В нем не было ничего от женщины, просто он отличался некоторым… состраданием.
— Вы видели его когда-нибудь голым?
— Нет.
— Это существенно. Никто другой не видел тоже. Даже полураздетым.
Шону была отведена в театре отдельная клетушка; ни у кого другого в Чанги такой привилегии не было. Даже у Кинга. Но Шон никогда не спал там. Мысль о Шоне, который находился один в комнате с замком на двери, была слишком опасной из-за того, что многие в лагере не скрывали свою похоть, а у остальных она была готова выплеснуться наружу. Поэтому Шон спал всегда в одной из хижин, но переодевался и мылся в отдельной комнате.