– В этом месяце я отбываю наряд на кухне. Сегодня нам надо было приготовить еду для ста восьмидесяти восьми человек…
– Кто отсутствует? – спросил Ларкин.
– Билли Донахью, сэр. Он ушел в госпиталь сегодня днем.
– Ладно.
– Хорошо, сэр. Сто восемьдесят восемь человек по сто двадцать пять граммов риса в день дает двадцать три с половиной килограмма. Я всегда сам хожу на склад с приятелем и слежу за тем, как развешивают рис, а затем приношу его, чтобы быть уверенным в том, что мы получили по справедливости. Ну, сегодня я следил за взвешиванием, когда меня скрутила боль в животе. Поэтому я попросил вот этого Гёбла отнести рис на кухню. Он мой лучший приятель, поэтому я решил, что могу доверять ему…
– Я не брал ни одного проклятого зернышка, ты, ублюдок! Перед Богом клянусь, что…
– У нас не хватило риса, когда я вернулся! – закричал Таунсенд. – Не хватило почти полфунта, а это – целых две порции.
– Знаю, но я не…
– Гири были полновесными. Я проверил их перед твоим проклятым носом!
Ларкин прошел вместе с ними, проверил гири и убедился, что они полновесные. Не вызывало сомнений, что вниз по склону холма было отправлено нужное количество риса, потому что каждое утро нормы публично взвешивались подполковником Джонсом. Ответ был только один.
Гёбл исчез в темноте, спотыкаясь и всхлипывая, а Ларкин обратился к Таунсенду:
– Держи рот на замке.
– Даю слово, полковник, – сказал Таунсенд. – Если австралийцы узнают об этом, они разорвут его на части. И справедливо! Я не рассказал об этом только по одной причине: он был моим лучшим другом. – Глаза его неожиданно наполнились слезами. – Проклятье, полковник, мы вместе поступили на военную службу! Мы прошли через Дюнкерк и вонючий Ближний Восток и через всю Малайю. Я знал его бо́льшую часть своей жизни и готов был поставить свою жизнь на кон…
Сейчас, думая об этом снова и снова, в полусонном состоянии, полковник Ларкин содрогнулся. «Как человек мог совершить такое? – беспомощно спрашивал он сам себя. – Как?» Гёбл – один из его подчиненных, которого он знал много лет и который даже работал в его офисе в Сиднее!
Он закрыл глаза и забыл про Гёбла.
Он выполнил свой долг, а его долг состоял в том, чтобы защищать большинство. Он позволил мыслям переключиться на жену Бетти, готовящую стейк с поджаренным яйцом сверху, свой дом с видом на залив, маленькую дочь, он думал о том, что будет делать после войны. Но когда? Когда?
Грей осторожно поднялся по ступенькам хижины номер шестнадцать, как вор в ночи, и прошел к своей кровати. Он стянул брюки, скользнул под противомоскитную сетку и лежал голым на матрасе, очень довольный собой. Он только что видел, как Турасан, корейский охранник, прошмыгнул за угол хижины американцев и под брезентовый навес, видел, как Кинг воровато выпрыгнул из окна, чтобы присоединиться к Турасану. Грей недолго прятался в укромном уголке. Он проверял информацию доносчика. Еще не было необходимости хватать Кинга. Не надо. Пока не надо. Теперь известно, что осведомитель говорил правду.
Грей ворочался на кровати, расчесывая ногу. Его натренированные пальцы поймали клопа и раздавили его. Он услышал звук, с которым лопнул клоп, и почувствовал тошнотворный сладкий запах крови, которая была в клопе, – его собственной крови.
В поисках неизбежной дыры вокруг его сетки гудели тучи москитов. В отличие от большинства офицеров, Грей отказался превращать свою кровать в двухэтажные нары, потому что ему была противна мысль о том, что кто-то станет спать над или под ним, хотя нары и давали дополнительное пространство.
Противомоскитные сетки висели на проволоке, которая по всей длине делила хижину пополам. Даже во сне пленные были связаны друг с другом. Когда один человек поворачивался или натягивал сетку, чтобы плотнее подоткнуть ее под пропитавшийся потом тюфяк, все сетки слегка покачивались, и каждый чувствовал, что находится в окружении других людей.
Грей раздавил еще одного клопа, но его мысли были далеко. Этой ночью счастье переполняло его. Наконец объявился стукач, теперь можно ловить Кинга, и до кольца с бриллиантом он доберется, и до Марлоу. Грей был очень доволен, потому что разгадал загадку.
Все просто, повторял он про себя. Ларкин знает, у кого кольцо. Единственный человек в лагере, который в состоянии организовать продажу, – это Кинг, только его связи годятся для такого дела. Ларкин не пошел бы к Кингу, поэтому послал Марлоу. Марлоу должен быть посредником.
Кровать Грея качнулась, когда тяжелобольной Джонни Хокинс спросонья споткнулся об нее, направляясь в уборную.