Я остановился на повороте дороги и осторожно стал продвигаться вперед, пока не увидел дом. Дом осел, и я испытал боль, увидев, сколько еще досок появилось на окнах верхнего этажа, откуда когда-то я мог наблюдать ночью за протекающей вдали рекой. Прошло полтора года, когда я последний раз был на ферме Столенов, но я помнил ее руки и то, как они обвивали мою обнаженную грудь.
– О чем ты думаешь? – спросила она, и ее лицо над моим плечом отразилось в окне, словно призрак…
– О том, как мы встретились, – ответил я.
– Не думай об этих неприятностях. Пойдем спать.
Это было в последнюю нашу встречу, но свет все еще горел на задней веранде, и я знал, что она делала это ради меня.
Я поставил машину на реверс, все еще не выходя из нее. Я всегда ощущал связь Ванессы с этим местом, знал, что она никогда не покинет его, что придет день, когда ее похоронят на маленьком кладбище в лесу. Я подумал: должно быть, это хорошо, когда знаешь, где проведешь вечность, и удивился тому, что такое знание умиротворяет.
Я развернул машину и уехал, оставив, как всегда, маленькую часть себя, вернулся на черный асфальт, знаменующий конец мягкой почвы, в офис, кричаще безвкусный и полный шума. Девять лет я проработал в офисе, сделанном в виде узкого дробовика, который местные жители называли «ряд юристов». Он находился за углом здания суда, через улицу от старой англиканской церкви. Кроме пары секретарш по соседству, церковь была единственным привлекательным местом в этом квартале. Я знал наизусть каждый кусочек ее витражных окон.
Я припарковал автомобиль и заблокировал замок. Небо над головой заметно потемнело, и я подумал о том, что метеоролог в телепередаче, вероятно, был прав относительно утреннего дождя. На пороге офиса я остановился и оглянулся назад» заметив красную глину на колесах, напоминавшую следы губной помады, затем зашел внутрь.
Единственная из оставшихся секретарш встретила меня у двери с чашечкой кофе и крепким объятием, которое перешло в беспомощные всхлипывания. Не знаю, по какой причине, но она любила моего отца и ей нравилось представлять его где-нибудь на берегу океана, подзаряжавшегося немного, чтобы снова ворваться в ее жизнь. Она сообщила мне о многочисленных звонках, главным образом от адвокатов, выражавших соболезнование, но были и из местных газет, и даже от одного репортера, звонившего все время из Роли. Такой материал, как убийство адвоката, все еще представляло ценность для печатных изданий. Секретарша дала мне стопку файлов, которые требовались для суда. – главным образом, происшествия на дорогах, – и пообещала, что она будет охранять наш форт.
Я уехал из офиса за несколько минут до девяти, планируя зайти в суд, как только он откроется, и таким образом избежать ненужных встреч с доброжелателями или просто любопытными. Поэтому я вошел в здание через офис судьи. Даже в это время дня в крошечной комнате ожидания было полно подонков и всяких тунеядцев. Двое мужчин были прикованы наручниками к скамье, а арестовавшие их полицейские читали газету и выглядели озабоченными. Супружеская пара явилась с жалобой на сына-подростка, напавшего на них, и было еще двое мужчин лет шестидесяти, окровавленных и оборванных. Я знал почти половину из них по криминальным делам в окружном суде. На профессиональном языке мы называли их «клиентами для жизни» – практически каждые два месяца на них поступало то или иное обвинение: причинение вреда, нападение или еще что-нибудь. Некоторые узнали меня и просили помочь. Я похлопал по пустым карманам и прошел мимо.
Выйдя из офиса судьи, я направился в новую часть здания, где размещался окружной суд. Прошел через пропускную вертушку, которой управляла полуслепая женщина по имени Элис, затем проскользнул в скромную дверь с табличкой «Только для юристов». За этой дверью была еще одна, с кодовым замком.
Я вошел в суд с тыльной стороны. Первое приветствие в виде кивка последовало от одного из помощников шерифа. Это словно послужило сигналом к тому, чтобы все юристы в комнате уставились на меня. Я увидел так много искренне сочувствующих лиц, что буквально остолбенел. Когда жизнь – дерьмо, забываешь, сколько в мире хороших людей. Даже судья, привлекательная пожилая женщина, остановила очередной вызов и пригласила меня на скамью, чтобы выразить сочувствие в спокойном и необыкновенно мягком тоне. Впервые я заметил, какие у нее голубые глаза. Она мягко пожала мне руку, и я опустил взгляд в некотором замешательстве, заметив детские рисуночки, которые она делала в судейском блокноте. Судья предложила мне продолжать вести судебные дела, но я отклонил ее предложение. Она снова пожала мне руку, сказав, что Эзра был великим юристом, а затем попросила занять свое место.