– Только после того, как поговорю с Джин, – не сдавался я и скрестил на груди руки. – Я подожду. – Алекс напряглась, но у меня не было намерения отступать. Слишком часто меня выталкивали вон за прошедшие двадцать четыре часа. Мне необходимо было увидеть сестру, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Нужно, чтобы она поняла: я приехал ради нее, и так будет всегда. На лице Алекс промелькнуло сомнение. Входная дверь распахнулась, и на крыльцо вышла Джин. Я тупо уставился на нее: взъерошенные волосы, бледное одутловатое лицо. Я увидел, что у сестры красные опухшие глаза.
– Уезжай, Ворк, – произнесла она. – Просто отправляйся домой.
Потом она повернулась и ушла – ее поглотил пропахший плесенью дом. Алекс усмехнулась, торжествуя, затем хлопнула дверью прямо перед моим лицом. Я положил руки на деревянный отсек, а потом уронил их, и они стали слегка подергиваться. Я видел лицо Джин. Оно появилось в воздухе, как дым. В нем была печаль и не было никакого страха.
Пронзенный недоверием, покачиваясь, я возвращался к своему автомобилю. Эмоциональный калека. Я уставился на дом и его грязный двор и услышал свист приближающегося поезда. Пришлось задержать дыхание, чтобы не закричать. А потом налетел ветер и меня захлестнул грохот.
Глава 7
Мне часто доводилось слышать о последнем смехе – главным образом от Эзры. Никогда не думал, что последний смех мог быть чем-то реальным, что запоминалось и о чем скучали.
Я все еще слышал смех моей сестры. Он всегда был хорошим, даже когда ей было совсем не весело. Обычно начинался мягко, но потом в нем появлялась своеобразная икота. Первым сигналом этого было подергивание губ, когда показывались маленькие белые зубы, как будто она нервничала; но иногда волна смеха быстро нарастала и Джин фыркала через нос. Такой смех звучал редко. Мне он нравился потому, что она никогда не могла остановиться, если начинала смеяться, и слезы катились серебром по ее лицу. Однажды, когда, мы были еще детьми, Джин смеялась так, что у нее из носа летели пузыри, и мы смеялись пока до нас не дошло, что можно было умереть из-за отсутствия воздуха. Это был самый лучший смех в моей жизни. Двадцать пять лет тому назад.
Я находился рядом, когда Джин смеялась последний раз. Я тогда действительно неудачно пошутил, что-то насчет трех адвокатов и мертвеца. Раздался ее короткий смех, тот, что с иканием. Потом пришел ее муж и сообщил, что отвезет приходящую няню. Никто из нас не знал, что они были любовниками. Поэтому Джин поцеловала его в щеку и пожелала благополучной поездки. Он посигналил ей, выезжая на дорогу, и она улыбнулась, сказав мне, что муж всегда так делает.
Несчастный случай произошел на небольшой стоянке, в двух милях от границы между штатами. Автомобиль был припаркован. Они сидели голыми на заднем сиденье и, должно быть, находились на вершине блаженства, потому что удар вынес мужа Джин через ветровое стекло, а девушка осталась в автомобиле. У него была сломана челюсть, сотрясение мозга и рваные раны на лице, груди, а гениталии остались нетронутыми. Девушка так и не пришла в сознание.
Автоинспектор сообщил мне, что пьяный водитель слишком быстро стал выезжать, потерял контроль и врезался в припаркованный автомобиль. Одна из причин, сказал он. Одна из тех сумасшедших причин.
Джин провела у постели мужа два месяца, пока газеты не сообщили, что семнадцатилетняя девушка, так и не вышедшая из коматозного состояния, была беременной. Тогда она сломалась. Первый раз я нашел ее, когда она попыталась покончить с собой. Из-под двери ванной комнаты шел окровавленный поток воды, и я высадил дверь плечом. Джин была одета, потому что, как я позже выяснил, знала, что я найду ее, и не хотела меня смущать. Эта мысль окончательно разбила мне сердце.
Эзра отказался вводить ее в дело. Я умолял, доказывал, но он был непоколебим. Это бросило бы тень на семью. Вот почему Джин осталась с ним и с матерью втроем в том большом доме.
Когда ее муж уехал, он забрал их единственного ребенка. У Джин была слишком сильная депрессия, чтобы противиться этому. Он дал ей официальные бумаги об опекунстве, и она подписала их. Будь это сын, а не дочь, я подозреваю, что Эзра боролся бы за него. Но это была девочка, и поэтому он не предпринял никаких действий.
Той ночью она сделала новую попытку самоубийства – на сей раз выпила пилюли. Она надела свадебное платье и решила умереть на кровати родителей. После этого ее поместили в клинику на восемь месяцев, и Алекс Шифтен оказалась ее соседкой по комнате. Когда Джин выписывалась домой, Алекс тоже выходила из клиники. Мы никогда ничего не знали о ней. Эти две женщины хранили заговор молчания. Наши вопросы, которые преподносились вежливо, так же вежливо игнорировались. Последовали вопросы более конкретные, но реакция была такой же. Когда Алекс послала Эзру подальше, я подумал, что из-под ног уходит почва. Мы прекратили выяснение отношений. Ни один из нас не знал, как подступиться к другому, мы притворились, что все в порядке. Корабль дураков.