— У коро-ля-а-а? — удивился Матиуш. — А те два такие веселые.
— И они печальные, дорогой Матиуш, только при гостях притворяются, потому что таков обычай, так велит этикет. Разве могут быть веселыми короли, только что проигравшие войну?
— Ах, вот почему ваше величество так огорчается.
— Я еще меньше всех. Я даже доволен.
— Довольны? — еще больше удивился Матиуш.
— Да, потому что я не хотел этой войны.
— Тогда зачем же вы воевали?
— Должен был — не мог иначе.
«Странный какой-то король, — подумал Матиуш, — не хочет воевать, а объявляет войну и радуется, что проиграл. Очень странный король».
— Выигранная война — это большая опасность, — говорил король, как бы рассуждая сам с собой. — Тогда легче всего забыть, для чего существует король.
— А для чего существует король? — наивно спросил Матиуш.
— Во всяком случае, не для того, чтобы носить корону. Для того, чтобы дать счастье своим подданным. А как дать счастье? Вводятся разные реформы.
«Ого, это интересно, — подумал Матиуш. — А реформы — это самое трудное, да, это самое трудное».
И на этот раз скрипка заиграла так грустно, точно заплакала от горя.
Долго этой ночью размышлял Матиуш, ворочался с боку на бок, а в ушах все звучала грустная мелодия скрипки. «Спрошу его. Он мне посоветует. Это, должно быть, добрый человек. Я король-реформатор, а не знаю, что такое реформы. А он говорит, что это что-то очень трудное». То вдруг начинал сомневаться: «Может быть, он врет. Может быть, они договорились между собой, чтобы именно этот третий дал мне подписать какой-нибудь акт».
Матиуша очень удивляло, почему с ним не говорят ни о займе, ни о чем другом. Ведь короли съезжаются для того, чтобы говорить о политике, о разных важных вещах. А тут — ничего подобного. Может быть, они не хотят с ним говорить, потому что он маленький? Тогда почему этот король разговаривает с ним как со взрослым?
Матиуш полюбил грустного короля, но все же не вполне ему доверял. Потому что короли рано становятся недоверчивыми.
Желая скорее уснуть, Матиуш начал напевать вполголоса грустную песенку, как вдруг услышал в соседней комнате шаги.
«Может быть, меня хотят убить?» — промелькнуло у него в голове, — он слыхал и о таких случаях, когда королей заманивали, чтобы тайно их уничтожить. Может быть, это не пришло бы ему в голову, если бы долгие раздумья и грустная мелодия не расстроили его.
Матиуш быстро нажал выключатель настольной лампы и сунул руку под подушку, где лежал револьвер.
— Ты не спишь, Матиуш?
Это был король.
— Не могу уснуть.
— Значит, и у маленьких королей мрачные мысли прогоняют сон? — с улыбкой сказал король, садясь возле кровати.
Он замолчал и только смотрел на Матиуша. И Матиуш вспомнил, что часто вот так же смотрел на него отец. Матиуш не любил, когда отец так смотрел на него. Но теперь ему было приятно.
— Да, да, Матиуш, ты очень удивился, когда я тебе сказал, что я не хотел с тобой воевать, а воевал. Потому что ты еще думаешь, что короли могут делать, что пожелают.
— Я вовсе так не думаю. Я знаю, что многое нам велит делать этикет, а многое — закон.
— А, значит, ты знаешь. Да, мы сами издаем плохие законы, а потом должны им подчиняться.
— А разве нельзя издавать хорошие законы?
— Можно, даже нужно. Ты молод, Матиуш. Учись и издавай хорошие, умные законы.
И король взял руку Матиуша и положил ее на свою руку, как бы сравнивая свою большую с его маленькой рукой, потом очень нежно ее погладил, нагнулся и поцеловал.
Матиуш страшно смутился, а король начал говорить быстро и тихо:
— Слушай, Матиуш. Мой дед дал народу свободу, но от этого лучше не стало. Его убили злые люди, а народ все равно не стал счастливым. Мой отец поставил большой памятник свободе. Завтра ты его увидишь: он красив, но что из того, когда продолжаются войны, когда столько бедняков и несчастных. Я приказал построить громадное здание парламента. И что же? Все остается, как было.
Вдруг он сделал движение, как будто что-то вспомнил.
— Знаешь, Матиуш, мы всегда плохо делали, что проводили реформы для взрослых, попробуй ты для детей, может быть, тебе удастся. Но пора спать, дитя мое. Ты приехал повеселиться, а я тебе мешаю спать. Спокойной ночи!
Когда на следующий день Матиуш попытался вернуться к этому разговору, король уже не хотел говорить. Зато он объяснил ему подробно назначение парламента. Это было, действительно, громадное и красивое здание, внутри напоминающее театр или храм. За столом на возвышении сидели мужчины, — так же, как и в его дворце во время совещаний. Только тут было очень много кресел, и в них сидели разные господа; время от времени кто-нибудь из них вставал, входил как бы на амвон и говорил так, как говорят проповедь. А вокруг были ложи, и в этих ложах сидели разные министры. Сбоку, у большого стола, сидели те, кто пишет в газеты. А выше публика. Как раз, когда они вошли, какой-то человек говорил очень сердито, обращаясь к министрам.