— Кажется мне, что это должно быть где-то здесь, — сказал он вдруг, осматриваясь. Он прищурился; внезапно взгляд его упал на Матиуша.
— Ты не взял пальто? — спросил он.
— Нет, пальто мое висит в королевской гардеробной.
— И рюкзака не взял? Ну, знаешь, чтобы так идти на войну, надо быть простофилей, — вырвалось у Фелека.
— Или героем, — ответил обиженный Матиуш. Фелек прикусил язык: он забыл, что Матиуш как-никак король. Но он был очень сердит на то, что идет дождь, что куда-то ушли знакомые солдаты, которые обещали спрятать его в своем вагоне, и что он не предупредил Матиуша, что нужно взять в дорогу.
Фелек хотя и получил затрещину от отца, но зато у него манерка, складной нож и пояс, без которого ни один рассудительный человек на войну не пойдет. А Матиуш, вот ужас, — в лакированных туфлях и с зеленым галстуком. Этот галстук, плохо завязанный в спешке и вымазанный грязью, придавал лицу Матиуша такой жалкий вид, что Фелек рассмеялся бы, если бы не тревожные мысли, которые, может быть, слишком поздно пришли ему в голову.
— Фелек, Фелек! — послышалось вдруг.
К ним приближался огромного роста детина, тоже доброволец, но уже одетый в шинель — почти настоящий солдат.
— Я ждал тебя. Наши уже на вокзале, через час погружаемся. Скорей!
«Еще скорей!» — подумал король Матиуш.
— А это что за кукла с тобой? — спросил парень, указывая на Матиуша.
— Да, видишь ли, потом тебе расскажу. Это длинная история; я должен был его взять.
— Ну, не знаю. Если бы не я, тебя самого бы не взяли. А ты еще привел этого щенка.
— Не ругайся, — сердито ответил Фелек. — Благодаря ему у меня целая фляжка коньяка, — добавил он шепотом, так, чтобы Матиуш не слышал.
— Дай попробовать.
— Это мы еще посмотрим.
Долго шли в молчании три добровольца. Самый старший был сердит на то, что Фелек его не послушался, Фелек — огорчен, что попал в дурацкое положение, а Матиуш так обижен, так смертельно обижен, что, если бы он не вынужден был молчать, он ответил бы этому проходимцу так, как на оскорбление отвечают короли.
— Слушай, Фелек, — вдруг остановился провожатый, — если ты не отдашь мне коньяк, иди туда один. Я тебе устроил место, ты обещал слушаться. Что же будет потом, если ты уже сейчас упрямишься?
Началась ссора, и, может быть, дело дошло бы до драки, но в этот момент взлетел на воздух ящик ракет, по-видимому по неосторожности кем-то обсыпанный порохом. Два испуганных артиллерийских коня понесли. Произошло замешательство, чей-то стон прорезал воздух, еще минута, и их провожатый лежал в луже крови с раздробленной ногой.
Фелек и Матиуш стояли растерянные. Что делать? Они были готовы к смерти, к ранам и крови, но позднее, на поле боя.
— Почему здесь дети болтаются, что это за порядки? — заворчал какой-то человек, по-видимому доктор, отталкивая их в сторону. — Уж верно я угадал: доброволец. Сидеть бы тебе дома, соску сосать, сопляк, — бормотал он, разрезая штанину раненого вынутыми из рюкзака ножницами.
— Томек, бежим! — крикнул Фелек, заметив издалека военный патруль, проходящий возле носилок, на которые санитары собирались положить несчастного добровольца.
— Оставим его? — спросил несмело Матиуш.
— А что? Пойдет в госпиталь. К военной службе непригоден.
Они спрятались в тени палатки. Через минуту место, где лежал раненый, опустело, остался только сапог, шинель, которую бросили санитары, кладя раненого на носилки, да кровь, смешанная с грязью.
— Шинель пригодится, — сказал Фелек. — Отдам, когда поправится, — добавил он в оправдание. — Пошли на вокзал, мы уже потеряли десять минут.
В отряде шла перекличка, когда они с большим трудом протиснулись на перрон.
— Не расходиться! — приказал молодой поручик. — Сейчас я вернусь.
Фелек рассказывал, что приключилось с добровольцем, и не без тревоги представил Матиуша.
— Что скажет поручик? — беспокоился Матиуш.
— Поручик выбросит его из вагона на первой же станции. О тебе, Фелек, мы уже говорили, и то он морщился. Эй, вояка, сколько тебе лет?
— Десять.
— Ничего не выйдет. Если хочет, пусть лезет в вагон; но поручик его выкинет, и нам еще достанется.
— Если меня поручик выкинет из вагона, я пойду пешком! — крикнул возмущенно Матиуш.
Его душили слезы. Он, король, который должен был покинуть свою столицу на белом коне, во главе войска, осыпаемый из окон цветами, удирает потихоньку, как вор, чтобы исполнить свой священный долг защиты страны и подданных, ~~ и вот одно за другим сыплются на него оскорбления.