Коньяк и лосось быстро прояснили лица солдат.
— Королевский коньяк, королевский лосось, — хвалили они.
Не без радости наблюдал Матиуш, как солдаты пили коньяк воспитателя.
— Ну, братишка, опрокинь и ты шкалик; посмотрим, умеешь ли воевать.
Наконец-то Матиуш пьет то, что пили короли.
— Долой рыбий жир! — воскликнул он.
— Хе, хе, — да ты революционер, — не расслышав, сказал молодой капрал. — Тебе не нравится режим? Уж не считаешь ли ты короля Матиуша тираном? Будь осторожней, сынок, за такое одно «долой» можно получить пулю туда, куда не следует.
— Король Матиуш не тиран, — живо запротестовал Матиуш.
— Мал еще, неизвестно, что из него вырастет.
Матиуш хотел еще что-то сказать, но Фелек ловко перевел разговор на другую тему.
— Так вот я и говорю, идем мы втроем, а тут как грохнет — я думал бомба с самолета. А это ящик с ракетами. Потом такие звезды посыпались с неба!
— А на кой дьявол нужны им ракеты?
— Чтобы освещать дорогу, когда нет прожекторов.
— А там рядом стоит тяжелая артиллерия, кони перепугались и — на нас. Мы оба в сторону, а тот не успел.
— И здорово его ранило?
— Крови было много. Его тут же унесли.
— Вот она, война, — вздохнул кто-то. — Есть у вас там еще коньяк? Что же это поезда не видать?
В эту минуту, пыхтя, подошел поезд. Шум — суматоха — беготня.
— Никому не садиться! — крикнул, подбегая, поручик. Но его голос потерялся в шуме.
Матиуша и Фелека солдаты бросили в вагон, как два пакета. Снова где-то какие-то две лошади упирались, не желая входить в вагон. Какие-то вагоны должны были отцепить или прицепить, поезд дрогнул — что-то стукнуло — машинист снова дал задний ход.
Кто-то вошел в вагон с фонариком, стал выкрикивать фамилии. Потом солдаты выбежали с котелками за супом.
Матиуш как будто бы все видел и слышал, но глаза у него слипались. Когда поезд, наконец, тронулся, Матиуш не знал. Когда он проснулся, мерный стук колес указывал на то, что поезд шел уже полным ходом.
«Еду», — подумал король Матиуш. И снова заснул.
7
Поезд состоял из тридцати товарных вагонов, в которых ехали солдаты, нескольких открытых платформ с повозками и пулеметами и одного пассажирского вагона для офицеров. Проснулся Матиуш с легкой головной болью. Кроме того, болела ушибленная нога, спина и глаза. Руки были грязные и липкие, при этом его мучил зуд.
— Вставайте, разбойники, суп остынет.
Не привыкший к солдатской пище, Матиуш с трудом проглотил несколько ложек.
— Ешь, брат, ничего другого не получишь, — уговаривал его Фелек, но безрезультатно.
— У меня болит голова.
— Слушай, Томек, только не вздумай разболеться, — шепнул опечаленный товарищ. — На войне можно быть раненым, но не больным.
И Фелек начал вдруг чесаться.
— Старик был прав, — сказал он, — уже паразиты кусаются. А тебя не кусают?
— Кто? — спросил Матиуш.
— Кто? Блохи. А может что и похуже. Старик мне говорил, что на войне меньше досаждают пули, чем эти зверюшки.
Матиуш знал историю несчастного королевского лакея и подумал:
«Интересно, как выглядит насекомое, которое тогда так разгневало короля?» Но долго раздумывать не было времени, потому что капрал вдруг закричал:
— Прячьтесь, поручик идет!
Их втолкнули в угол вагона и прикрыли попоной.
Когда проверили их одежду, оказалось, что тому и другому чего-нибудь не хватало. Но в вагоне был один солдат — портной, любящий свое ремесло, и он охотно взялся от скуки перешить для добровольцев солдатскую форму.
Хуже было с сапогами.
— Слушайте, мальчики, вы действительно думаете воевать?
— Для того и едем.
— Так-то оно так, да походы больно тяжелые. Сапоги для солдата — это первое дело после ружья. Пока ноги здоровы, ты вояка, а как натер их — калека. Кончено дело. Никуда.
Так они ехали, толкуя о том о сем. Остановки были длительные. То их задерживали на станциях по часу и дольше, то ставили на запасный путь, чтобы пропустить более важные составы, то возвращали обратно на станции, которые они уже проехали, то останавливали в двух верстах от вокзала, так как путь был закрыт.
В соседнем вагоне солдаты пели, кто-то играл на гармонике. Даже танцевали на остановках. А для Матиуша и Фелека время тянулось особенно томительно, потому что их не выпускали из вагона.
— Не высовывайтесь, поручик увидит.
Матиуш чувствовал себя таким усталым, как будто он перенес не одно, а пять больших сражений. Он хотел уснуть и не мог: его мучил зуд. В вагоне было душно, но выйти было опасно.