Ха! Я, припомнив мешок, который отбил у Головина, усмехнулся. Ишь как, оказывается, хвост-то Троекурову прижал! Надеюсь, твой хозяин тебя за этот косяк башкой в дерьмо помакал как следует.
Следующая фраза Дорофеева предположение подтвердила.
— «Так называемый граф Д. становится реальной проблемой. Я определенно недооценил этого сопляка. Навожу справки, откуда он взялся»… Граф Д. — это персонаж? — заинтересовался Дорофеев.
— Угу. Антагонист.
— Смею надеяться, прототипом являюсь не я?
— Вы? Почему — вы?.. Ах, да! Тоже ведь граф и на «Д»… Нет. Какой же вы сопляк?
Дорофеев довольно улыбнулся.
— Не хотелось бы, знаете, на старости лет… Так, продолжаю. «Сырьё прибыло. Его, увы, немного. Но зато исследования подходят к завершению». «Да! Сегодня великий день. Формула сплава найдена. Свинец — 67,8%, сырьё — 32,2%. Требуемые Знаки выявлены. Уровень воздействия соответствует охотничьему рангу „Витязь“».
Угу. То есть, я прав. Абы кто оружием пользоваться не может. Тварь, которую я раскатал в гробовой мастерской, создана специально в качестве придатка к оружию. Прокачана каким-то образом до ранга «Витязь», только вот малость не доработана. В серию запускать рано.
— «Первая модель оператора неудачна, — продолжил Дорофеев подтверждать мои мысли, — отправили в переплавку». «Вторая модель лучше, но почти не управляема. При испытаниях серьёзно пострадала лаборатория. В переплавку». «Третья модель хороша! Есть ряд недоработок, занимаемся устранением. Следующую модель уже не стыдно будет показать Хозяину. Если бы только не проблемы с сырьём!» «Граф Д. крайне меня удивил. Из его усадьбы мне пришлось спасаться бегством. Не прощу сопляку этого позора! В следующий раз, когда мы встретимся, живым он не уйдёт». Всё интереснее и интереснее, — вежливо заметил Дорофеев. — Знаете, мне уже не терпится узнать, чем закончится ваш роман!
Глава 10
— Прекрасно вас понимаю. Самому не терпится. Много там ещё?
— Да, собственно, почти всё. Осталась последняя запись. «Новую встречу с графом Д. придётся отложить на неопределённый срок. Отбываю в Петербург решать проблемы с сырьём. Сразу оттуда — в Полокум, в лабораторию. В этот раз за доставкой сырья буду следить самолично». Вот теперь всё, Владимир Всеволодович. Больше записей нет.
— В Полокум? — переспросил я. — Что за зверь такой?
Дорофеев пожал плечами.
— Тут так написано. Вот, полюбуйтесь.
— Да помню я, что там написано.
В памяти действительно тут же встало слово: Polocum. Чёрт бы знал, что это. Понятно, что название города, но…
— Полоцк, — осенило вдруг меня.
Этот город упоминался в имущественных документах. У Троекурова были владения не только в Смоленске и Петербурге, но и там.
— Браво, Владимир Всеволодович! — восхитился Дорофеев. — Сейчас я припоминаю, что название этого древнего города на латыни пишется именно так.
— Древнего?
— О, да! Если не ошибаюсь, Полоцк — ровесник Смоленску.
— А можете мне его показать на карте?
На стене кабинета Дорофеева висела карта. Мне они встречались не впервые — видел в кабинетах Абрамова, Обломова, в библиотеке Благородного Собрания. Даже у дядюшки при раскопках, проводимых в башенке, находил карты, но до сих пор к ним особо не присматривался. Отметил внушительные размеры Российской Империи, порадовался, возгордился, да на том и закончил.
Сейчас встал из-за стола, подошёл к карте. Дорофеев встал рядом со мной. Показал:
— Вот.
Угу. Если верить размеру точки, обозначенной на карте — захолустье вроде нашего Поречья. А вот расположение…
Я коснулся пальцем чётко очерченной красной линии. Спросил у Дорофеева:
— Это ведь граница Империи, верно?
— Совершенно верно. Полоцк находится на границе с Европой. На самом, так сказать, рубеже.
— Понял, — кивнул я. — Дальше — Пекло.
От предложений Дорофеева остаться отобедать, выпить мадеры, прогуляться до птичника посмотреть на нового необыкновенного сокола и проделать всё это одновременно я худо-бедно отмахался.
— Простите, Михаил Григорьевич, спешу! Чувствую приближение вдохновения. Нужно срочно писать роман дальше. А то исчезнет муза, потом чёрт её знает, когда снова посетит.
Против музы у Дорофеева аргументов не нашлось. Я клятвенно заверил переводчика, что первым читателем моего гениального труда будет он.
Прощаясь со мной, Дорофеев сказал:
— А у меня ведь радость большая, Владимир Всеволодович. Андрей-то мой, сын единственный, наконец за ум взялся! На днях вот письмо от него получил. Пишет, что обрёл своё призвание. Познаёт на практике науку мелиорации и устройства водопроводов в жилых домах. Труд, говорит, физически тяжёл, но он доволен, весьма и весьма. Обещает, что когда свидимся, я его не узнаю.