Выбрать главу

— Ты как медведями повелевал? — спросил Прохор.

— Ошейниками.

— Чего?

— Ошейники специальные. На тварь надеваешь — она слушается. У Авроса такие есть. Я у него брал.

— А Аврос знал, зачем тебе эти ошейники?

— Знал. Тварей пленить. Я ему так и сказал. А зачем ещё мне ошейники, которые нужны, чтобы тварей пленить…

Кгхм… Ну, логично. В густой шерсти медведей ошейников мы могли и не заметить. Да и вообще — чуток не до того было. Но ключевой вопрос нужно бы ещё прояснить.

— Аврос про твои шашни с Троекуровым знает?

— Не ведаю.

— Да блин! — рявкнул я. — Отвечай по существу!

— Может, знает, может, не знает. Мне не говорил.

— Ошейники у него откуда⁈

— Вестимо, у торговца амулетами брал. Только у того сейчас нету. Вот я к Авросу и сходил.

— А он спрашивал, нахрена тебе?

— Спрашивал.

— Ты что ответил?

— Что тварей ловить хочу.

— И он тебе просто так, от доброты душевной, десять ошейников отдал?

— Не просто, за плату. Волкодлака привести попросил.

А-а-а. Ясно. Вона откуда, выходит, Петрушка нарисовался.

— А медведей ты где такую кучу нашёл?

— Троекуров привёл. Сказал, что ты придёшь однажды меня убивать. Сказал, нужно совсем немного продержаться — он явится и защитит. И медведей в подмогу дал.

Гы. Гениально. То есть, Троекуров предполагал, что Фильку я рано или поздно раскрою и приду наказывать. Что тогда сделает Филька? Перенесётся Знаком, как любой нормальный человек. А потом побежит к Троекурову плакаться. Теперь, внимание, вопрос: нахрена Троекурову раскрытый охотник, которого теперь до себя ни один бывший собрат не допустит? Ботинки чистить? Так наверняка уже есть штатный чистильщик, ещё один не нужен.

Вот и решил заранее подготовить слив. А плюсом — медведей и мертвяка в подпол. Чисто на всякий случай, вдруг меня завалят — приятно будет.

Ну и даже если я Фильку возьму и допрошу, знает тот почти ничего. Никаких жизненно важных секретов не разболтает.

— Дурак ты, Филька, — от души сказал я.

И тут он уже окончательно завалился на бок и издох. Ну… справочник честно предупреждал, что эффект длится «до часа». Часа явно не прошло, так что претензий ноль.

— Дела… — протянул Прохор.

Судя по выражению лица, для него всё услышанное оказалось громом среди ясного неба. А вот Земляна только разозлилась.

— А я говорила! Я когда ещё вам всем говорила — неладное творится! Охотники пропадают, могилы их разоряют! Вы всё отмахивались, пеньки дубовые! Нате вам теперь!

— Ладно ты, — буркнул смущённый Прохор.

— Ла-а-адно! Я-то ладно, а вы — как кроты слепые!

Тут с улицы донеслись топот копыт и ржание. А потом — знакомый ворчливый голос:

— Слезай нахрен, недотрога! У меня вся спина мокрая, позорник.

— Я вспотел! — завопил Захар.

— Вспотеешь тут — так ссаться…

— Да не ссался я!

— О, да они подружились, — обрадовался я. — Ладно. Земляна, в той деревне, где Егор, твои Знаки есть?

— Чего нет, того нет…

— Так и думал. Прохор, с падалью разберись. Земляна — пошли.

Мы вышли на улицу, где Захар, стоя на трясущихся ногах, пререкался с кобылой.

— Никогда! — заорал он, увидев меня. — Никогда больше я на эту тварь не полезу!

— Посмотрим, — сказал я. — Земляна, запрыгивай.

И сам оседлал Тварь.

— Чего⁈ — обалдела Земляна.

— Давай, садись спереди, я тебя держать буду нежно.

— На эту…

— Землян, Егора выручать нужно.

— Ар-р-р! — зарычала Земляна, задрав голову, как волкодлак. — Ненавижу тебя, Владимир! Стой смирно, тварь! Только попробуй меня цапнуть.

— Да сдалась ты мне, тебя цапать! Это пусть хозяин цапает, за что ему больше понравится. А меня увольте, я тварь приличная.

Земляна уже села передо мной, но я даже сзади, по кончикам ушей увидел, как она покраснела. И врезала Твари кулаком по гриве.

— Стерва злая, — огрызнулась кобыла.

— Тварь грызучая!

— Показывай дорогу, Земляна, — сказал я. — В дороге поругаетесь.

* * *

В дороге Земляне резко стало не до ругани.

— Это ж как же она мчится-то, — донеслось до меня. — Будто вовсе дороги не касается! Страсть-то какая, Господи!

— Хочешь, поменяемся? — крикнул Земляне на ухо я. — Позади поедешь, за моей спиной спрячешься?

— Нет уж. — Земляна взяла себя в руки. — Чай, не трусливей, чем твоя кобыла! — и тут же теснее прижалась ко мне.