— Вот и прекрасно. Меня зовут Владимир Давыдов, если понадобится помощь — спросите Фёдора, он знает, как со мной связаться. Осмотритесь в городе, всё такое. Понравится — оставайтесь. А мне пора совершать великие подвиги.
Оставив Юлию за столом, я вернулся в комнату, встал на Знак и телепортировался домой.
— Вы готовы, дети⁈ — воскликнул, выходя из нуль-Т кабины.
— Тебя за смертью посылать, — пробурчала Земляна, вставая с моей кровати. — Я даже выспаться успела… Опять с девками безобразничал?
— Как там, в Полоцке? — спросил Егор, поднимаясь с кресла у стола.
— В Полоцке штормовое предупреждение. Ночью будет весело, гарантирую.
Веселье началось даже раньше, чем я ожидал. Глеб, как и договорились, ждал нас в трактире.
— Богато! — оценила Земляна, оглядев его косу.
Глеб надулся от гордости. И доложил:
— Там, Владимир, кобыла твоя песни поёт.
— Чего? Какие ещё песни?
— Ну, разные. Всё больше частушки матерные. — Глеб гоготнул. — Смешные! Я половины не знал.
— Та-ак…
Я пошёл на конюшню. Частушек не услышал. Только богатырский храп, от которого дрожали стены.
Тварь безмятежно дрыхла. Перед ней лежало на боку пустое ведро. Нахохлившаяся хозяйская лошаденка, опасливо глядя на Тварь, жалась к стене.
— Подъём! — гаркнул я.
Тварь дёрнула ушами. Открыла глаза. Ну, как открыла — слегка разлепила веки. Засветились глаза тоже не ярко, едва ли в полсилы. Сонно пробормотала:
— Ты чего хулиганишь?
— Это я хулиганю? Может, и частушки орал тоже я? — Я, наклонившись, поднял с пола ведро. Принюхался. — И пиво вместо кваса я хлебал?
— Это не моё.
— Угу. Соседки твоей.
— Подумаешь, — пробухтела Тварь. — Что там было пить? Всего-то одно ведёрко. Ма-ахонькое…
— Два! — раздался от дверей звонкий детский голос. — И ещё полведра. Больше у папеньки не нашлось. Нюрку, сестру мою, в соседний трактир отправил, одалживаться. А то постояльцам подавать нечего.
— Хороша, — глядя на Тварь, покачал головой я. — Ничего не скажешь.
— Не ругайтесь на неё, дяденька охотник, — вступилась девочка. — Она хорошая. И добрая!
— Это я-то добрая⁈ — возмутилась Тварь. Вскочила на ноги и забила копытами.
Девочка расхохоталась.
— Не пугай! Мне не страшно.
— Страшно сейчас будет кому-то другому, — пообещал я.
Грозно посмотрел на Тварь. Та понурилась. Забормотала:
— А чего я-то? Тебя нет и нет. Скучно же…
— Знаешь, чем охотники от тварей отличаются?
Тварь задумалась.
— Мелковаты? И некрасивые…
— Чего⁈ — возмутилась Земляна. — Это кто тут ещё некрасивый?
— Спокойно, — поднял руку я. Твари внушительно разъяснил: — Дисциплиной! Охотники сначала охотятся, потом бухают. Все вместе. Радостно. А не когда попало, втихаря и в одиночку. Ясно?
— Ясно. А я тут при чём? Я тварь, а не охотник.
— Служишь охотнику — значит, тоже охотник. И бухать будешь вместе со всеми. Вот если бы мне, к примеру, в Питер сейчас скакать надо было. К государыне во дворец. А у меня кобыла похмельная. Это как, по-твоему?
— Несолидно, — покачал головой Егор.
— Вот именно. К тому же, чёрт их знает, что там у них в столице. Может, камеры повсюду понатыканы. Увидят, что глаза у тебя горят вполсилы, мне потом штраф придёт. А если остановят, продуют — так это вообще лишение. На два года в конюшне окопаешься… Короче. Чтоб в первый и последний раз такое! Я на охоту, вести себя прилично. Вернусь — домой поедем. А может, не поедем. Там видно будет.
С этими словами я вышел из конюшни.
Егор, Земляна и Глеб пошли со мной. К госпитальному кладбищу мы переместились по Знаку. Из-за леса как раз выбралась луна.
— Теперь можно? — спросил я у Глеба.
Тот кивнул.
— Вы пока за мной не ходите, — решил я. — Сперва один туда проберусь, разведаю, что и как. Проверю заодно, работают там Знаки или нет. Вдруг у Троекурова и от этого защита стоит.
Охотники остались ждать, притаившись в тени кладбищенской сторожки. Я метнулся к заколоченной двери. На ходу активировал амулет, снимающий морок. И всё — сразу никаких тебе досок поперёк, обычная дверь. Правда, массивная и крепкая. Окованная железом и запертая на ключ.
Дверь мы с Глебом рассмотрели ещё днём, и сейчас я пришёл подготовленным. Не зря домой мотался. Минута — и замок скрежетнул. Я потянул дверь на себя. Она не шелохнулась. Я выругался. В том, что открыл замок, сомнений не было. Дальше меня не пускала Печать. Которая вдруг подозрительно засветилась.
Я бросился в сторону. Вовремя — по тому месту, где только что стоял, жахнуло Ударом. Помедлил бы ещё мгновение — улетел бы дальше, чем вижу. Не факт, что вообще жив бы остался, Удар был солидный.