– Ладно, – буркнул бармен, кладя новую хрустящую сотню в карман.
Бино поспешил к выходу, прошагав мимо Тексако и скользнув по нему взглядом. Тот, очевидно, его не узнал.
Тексако смотрел некоторое время на собаку, а затем вернулся к своему пиву, пробормотав под нос:
– Да не выглядит он, бля, таким уж редким. – Это было его первое и единственное за день разумное замечание.
Десять минут спустя в бар вошел солидный посетитель – хорошо одетый, седой, с дипломатом в руке – и сел за столик. Спустя небольшое время он вдруг поднялся, подошел к стойке и, внимательно посмотрев на собаку, произнес мягким баритоном с заметным британским акцентом:
– Ну и ну!
Затем взял на руки Плута Роджера и со знанием дела осмотрел его наружные половые органы.
– Не трогайте собаку, – сказал бармен.
– Просто не верится, – восхищенно пробормотал Джон Бумажный Воротничок. – Такого я еще не видел.
– Чего? – поинтересовался Тексако.
Не обращая на него внимания, Джон повернулся к бармену.
– Вы знаете, что за псина перед вами?
– Нет, сэр, – ответил бармен. – Мне только известно, что он какой-то редкой породы и дорого стоит.
– Дорого стоит? – Джона Бумажного Воротничка начал разбирать смех. Когда он наконец овладел собой, то удивленно покачал головой. – Осмелюсь сказать, что «дорого стоит» в этом случае едва ли уместное определение. Лучше бы подошло «бесценный».
– Неужели? – спросил бармен.
Теперь уже все внимание Тексако было приковано к этому разговору. Его мозги величиной с горошину крутились, гулко ударяясь о толстые стенки черепа.
– За это животное я прямо сейчас даю вам девять тысяч долларов. – Джон положил дипломат на стойку бара, открыл его со щелчком и начал выбрасывать оттуда пачки новых хрустящих стодолларовых купюр. – Я только что продал несколько своих скаковых лошадей за наличные, – произнес он, обращаясь к Тексако, который тупо кивал, поедая глазами деньги.
– Что вы делаете? – возмутился бармен, увидев, что Джон уже покрыл стодолларовыми пачками почти всю стойку бара. Это были «жемчужные» деньги, полученные от босса Тексако, вернее, от его психопатического брата.
– Послушайте, мистер, уберите свои деньги, – сказал бармен. – Пес не мой. Его оставил один человек, просил меня присмотреть, потому что охрана аэропорта не пустила его с собакой в зал прилетов.
Поморщившись, как будто его ударили под дых, Джон Бумажный Воротничок собрал деньги обратно в дипломат, защелкнул его и посмотрел на бармена.
– Этот пес – потрясающе редкой породы. Баунчатрейнский шотландский терьер. Рискну предположить, что подобных животных в мире осталось не больше сотни. И самое главное, он полноценный самец. Ведь большинство мужских особей этой породы были кастрированы. Их вывели в южной Шотландии специально для турецких султанов, а высшие турецкие духовники вскоре приказали умертвить всех самцов, кроме нескольких. Таким способом они не позволили породе распространиться по свету, так сказать, защитили права владения. Потом самцов стали кастрировать. Я занимаюсь разведением скаковых лошадей, – объяснил Джон, – но, помимо этого, сотрудничаю с Английским собачьим клубом, регулярно пишу туда статьи. В мире осталось десять, ну в крайнем случае двенадцать полноценных самцов… и один из них, вот этот маленький шельмец, сидит сейчас перед вами. На нем можно заработать целое состояние только на комиссионных от вязки.
Роджер довольно посапывал. Казалось, он был счастлив слышать, что некастрирован и стоит больших денег.
– Передайте счастливчику, который владеет этим псом, что если он захочет его продать, то мое предложение остается в силе. Я буду вон там, у шестнадцатых ворот. У меня через час рейс на Даллас. – Он допил то, что осталось в бокале, оставил на стойке щедрые чаевые и ушел.
Тексако проводил его глазами, затем соскользнул с табурета, вышел из бара и… увидел Бино, который разговаривал по телефону-автомату в нескольких шагах от него.
– …Не знаю, – говорил Бино в трубку. – Наверное, не получится. У нас просто нет таких денег. Когда, сказали, это нужно ей сделать? – Он слушал примерно с полминуты и нахмурился. – Значит, она не прилетит этим рейсом. А я так надеялся…
Тексако похлопал его по плечу:
– Эй, приятель, я хочу поговорить насчет вашего пса.
Бино повернулся и посмотрел на него, продолжая внимательно слушать собеседника в трубке. Затем прошептал:
– Я сейчас не могу с вами разговаривать. – И, отвернувшись от Тексако, проговорил в трубку: – Но послушай, это же будет стоить уйму денег! Я уже приготовился забрать ее. Ты же вроде говорил, что анализы отрицательные. – Затем наступила долгая пауза. Бино притворился, что напряженно слушает. – Понимаю, понимаю… ей пришлось остаться в больнице. Нужна пересадка костного мозга. – Он вынул из кармана носовой платок и вытер глаза. – Ладно. Но где, черт возьми, я найду девять тысяч долларов? Ты уверен, что по страховке это не предусмотрено? – Послушав некоторое время, он кивнул. – Хорошо, я постараюсь. Ладно… ладно, поцелуй ее от меня, скажи, что я ее люблю и обязательно достану деньги. – Бино тихо всхлипнул и повесил трубку. По щекам его текли слезы. Он повернулся и направился в сторону вестибюля. Тексако схватил его за руку.
– Эй, приятель… может быть, я смогу вам помочь?
– Что? – Бино посмотрел на него, как если бы видел в первый раз. – Кто вы?
– Я сидел в баре, вон там, когда вы оставили своего пса. А Сол, мой сынок, он вроде как, типа, влюбился в эту маленькую собачонку, и я пообещал ему найти вас и поговорить – может быть, вы его продадите?
– Это невозможно. Он редчайшей породы. – Бино продолжил путь.
– Я случайно услышал ваш разговор по телефону и понял, что у вас проблемы с деньгами. Так вот, могу раскошелиться на этого дворнягу – может быть, даже тысячи на две, потому что мой сынок никогда прежде так не фанател ни перед какой собакой.
«Никудышный ты лжец, Тексако, – подумал Бино. – Вранье у тебя на лице написано».
– Этот пес бесценный. Я бы не продал его даже за вдвое большую цену.
– Ладно. Увеличиваю в два раза. Четыре тысячи. – Алчность вкупе с низким коэффициентом умственного развития делали свое дело. Глаза Тексако заблестели.
Бино изобразил терзание.
– У моей девочки лейкемия. Ей нужно сделать пересадку костного мозга. – Он снова всхлипнул и вытащил носовой платок, пытаясь овладеть собой. – Извините, мне нужно идти. Мой автомобиль на двойной парковке.[35]
– Хорошо. Согласен на четыре пятьсот. Последняя цена. Вам ведь нужно девять, а это половина. Договорились? Вы продаете автомобиль и еще что-нибудь и получаете все бабки.
Бино смотрел на него несколько секунд.
– И как вы заплатите?
– У меня есть карта «Виза». Мы пойдем вон к тому автомату, я суну ее туда и выдам вам наличные.
Тексако заранее радовался навару в четыре с половиной тысячи чистыми, когда он продаст пса этому седому мудаку, который пишет статьи в этот, бля, собачий журнал.
– Если бы мой ребенок умирал, – нажал он, – я бы не думал в первую очередь о собаке.
– Вы правы, – шмыгнул носом Бино. – Вы абсолютно правы.
Они направились к банкомату. Потом Тексако пересчитал деньги, но не отдал Бино. По пути в бар к Плуту Роджеру они оба видели Викторию – она по-прежнему сидела в кресле и читала – и Джона по прозвищу Бумажный Воротничок, сидевшего у шестнадцатых ворот в ожидании рейса на Даллас. В баре Плут Роджер собрал вокруг себя уже целую толпу. Три женщины, служащие аэропорта, гладили его и почесывали за ухом. Бино достал бумажник и вынул сертификат Американского собачьего клуба.
– Вот подтверждение его родословной, – сказал он, протягивая Тексако красиво оформленную никчемную бумажку. После чего тот наконец расстался с деньгами. Бино передал ему поводок, затем поцеловал Роджера. – Прощай, дружище. Извини, но, может быть, с твоей помощью удастся спасти Синди. – Роджер лизнул его в лицо. – Бино поднял на Тексако глаза, в них светилась грусть. – Его зовут Сэр Энтони Аквитанский. Он любит «Педигри дог-чау», говядину с ливером и курятину. А чтобы побаловать, я покупал ему «Собачьи лакомства от Альпо».