– Извини, я сегодня взбалмошная. Сама не знаю, что говорю.
– Ничего страшного. Я привык к этому, а раньше я видел.
– Совсем-совсем не видишь?
– Я не вижу тебя, только слышу.
– Как интересно! Музон какой-то знакомый, – вдруг сказала Светлана и принялась перебирать пальцами по столу, словно играла на пианино.
– Шуман, попсовая обработка, – сказал Бунин, глядя на тонкие без маникюра пальцы Светланы.
– Похоже, точно, Шуман! А ты меломан? – уже заинтересовавшись Николаем, спросила девушка.
– Люблю музыку.
– Может, ты еще и играешь?
– Немного играю.
– На чем, если не секрет?
– На клавишах, на рояле.
– Я на скрипке, – призналась девушка. – И честно тебе скажу, надоела мне моя скрипка, как горькая редька. Если бы не дед, я бы уже послала всю эту музыку. Но он меня пилит по-черному, каждый день заставляет заниматься.
Бунин смотрел на Светлану и видел, что она не совсем понимает, в какой компании оказалась.
«Наверняка дед ее оберегает, балует, вот и смотрит девчонка на мир через розовые очки».
– Он у тебя музыкант?
– Какой музыкант, сантехникой торгует! Музыканта нашел. Король унитазов, умывальников начальник. Ну, это я шучу. Он просто клевый, суперный дед, я бы без него пропала. Дед меня сегодня брать не хотел, а я увязалась, он мне ни в чем отказать не может. И чего он упирался? Всех-то дел было Олегу Карловичу книги передать. А какие книги, даже не сказал.
Бунин поздновато понял, что девушка ему уже успела понравиться.
«Не так чтобы очень, Светлану красавицей не назовешь, высокая, тонкая и… какая-то нервная. Тонкий нос, большие глаза, чувственный рот и волосы, похожие на черную грозовую тучу», – Бунину захотелось дотронуться до них, на вид они были мягкие. Даже зуд появился на кончиках пальцев.
Светлана красиво держала чашку в длинных чувствительных пальцах, красиво поворачивала голову на тонкой шее, красиво и немного грустно улыбалась. И Бунин понимал, почему ее улыбка немного грустная – она его жалеет. Она свято уверена, что он слепой. Он чувствовал, что девушке хочется спросить у него, но она не решается. Бунин даже вопрос угадал: обычное желание зрячего узнать, как воспринимает мир человек, лишенный зрения.
Но вопрос задать Светлана Железовская не успела, как и не успел спросить у нее номер телефона Бунин. Она в свою очередь подумала, что если напишет телефонный номер на бумаге, то Николай и прочесть его не сможет.
– …если что, не стесняйся. Твое опоздание сегодня – это ерунда. Я ведь тебе по жизни должен, – тихо сказал Карл, глядя в глаза Железовскому. – С тобой мне тяжело рассчитаться будет.
– Ладно, не надо. Мы уже люди в возрасте, видишь, внучка какая? – Железовский повернул голову и помрачнел, увидев, что Светлана болтает с парнем в темных очках.
Кто может сидеть в баре вместе со смотрящим? Молодой жулик. Кому же захочется, чтобы его внучка связала свою жизнь, как поется в песне, с преступным элементом?
Железовский встал:
– Прости, что задержался. Не получилось вовремя приехать, больше не повторится. С другого ты бы шкуру спустил.
Карл покусывал губу. У него на глубоких залысинах поблескивали капельки пота.
– Светлана, пошли.
Федор, хозяин бара «Лондон», подошел к двери и повернул ключ.
– До встречи, – тихо, но так, чтобы услышала Светлана, сказал Николай.
– Надеюсь, – как бы между прочим обронила девушка, тряхнула головой, и ее черные волосы разметались по плечам.
Появился кассир и коротко сказал:
– И тут порядок.
– Тогда едем.
Карл редко кому жал руку, и хозяин бара в число избранных не входил, законный удостоил его еле заметного кивка.
– Ты теперь за девкой побежишь? Девка красивая, – подшучивая над Буниным, сказал Карл. – Я бы за такой красавицей… в твои годы… – законный махнул рукой, дескать, что я тебе рассказываю, у самого глаза есть, хоть и не все об этом знают. И тут же уже для кассира и для хозяина бара громко произнес: – Вот если бы ты ее видел, тогда бы понял, о чем я говорю, в следующий раз попроси лицо пальцами ощупать. На месте не усидишь.
Бунину хотелось выкрикнуть:
«Да видел я, видел! Нравится она мне, согласен я с тобой, и найду я ее, не сегодня, конечно, а завтра или послезавтра, и даже дед ее не отговорит со мной встречаться. Хотя он не простой „бизнесюга“, а, судя по всему, твой кореш, Карл».
Все, кроме хозяина бара, вышли во двор, быстро расселись по машинам. Три автомобиля, словно по команде, сорвались с места и через арку выехали в переулок. Серебристая «семерка» «БМВ» стояла напротив бара «Лондон» с уже работающим двигателем. Она дождалась двух блатных в черном и белом костюмах, которые на удивление быстро перебежали улицу и впрыгнули в автомобиль. Кортеж из четырех машин помчался по переулку.
– Все путем, слава богу, – сказал Карл, посмотрев на часы, – Монголу ждать не придется. Не любит он ждать.
Карл, как всегда, когда вез «филки», сам сидел за рулем «Волги».
– Слушай, а кто это был? – спросил Бунин, глядя на рубиновые огни передней машины.
Карл догадался, о ком спрашивает Николай, но в ответ лишь пожал плечами, словно не понял, кем интересуется крестник.
«Если не отвечает, значит, так надо», – решил Николай, приглаживая волосы.
Через полчаса кортеж был уже за Кольцевой дорогой.
Подобная процедура повторялась два раза в месяц. Деньги сдавались в воровской общак регулярно, как в банк. Вор в законе, носивший погоняло Монгол, уже десять лет сидел на воровском общаке. Он никому не делал скидок. Общаковые «филки» – это серьезно и свято. Монгол год тому назад настоял на том, чтобы один молодой авторитет был раскоронован только за то, что играл в карты на предназначенные для общака деньги. Авторитет не проигрался в минус, ему удалось отыграться и «филки» привез вовремя, но он не имел права рисковать тем, что ему не принадлежало. Случай из ряда вон выходящий, даже старые воры не могли припомнить точно, когда в последний раз была раскоронация. Монгол уже не покидал свой дом-крепость несколько лет, прикованный болезнью к инвалидной коляске, но за делом смотрели его доверенные люди, смотрели строго и поблажек никому не давали.
Так уж сложилось, и Монгол не возражал, что Карл, поставленный смотрящим по одному из центральных районов, неизменно привозил «филки» на час раньше отпущенного срока.
«Я во всем люблю иметь запас», – объяснял законный.
Но уже истекал час с того момента, как в доме Монгола должен был появиться Карл, а того еще не было. Монгол знал, случись что-нибудь серьезное, ему бы дали «звон», поставили бы в известность. Карл не мог просто так сломать годами установившийся ритуал приезжать раньше назначенного. И тем не менее это случилось, казначей занервничал. На Карла он имел серьезные виды. Казначей лучше, чем кто другой, понимал, что сам он не вечен, болезнь съедала его, и он уже много раз просчитывал в уме возможные варианты передачи общака от себя Карлу, более достойного вора на роль казначея он не видел. Монгол подозревал, что Карл постарается отказаться, но, в конце концов, никуда не денется, если братва так решит.
Монгол сидел у балконной двери в гостиной чуть меньше часа. Он даже послал доверенного блатного – Цыгана к «Лондону», посмотреть, не случилось ли беды. Карла все еще не было.
Казначей смотрел в окно на летний закат. Рядом с инвалидной коляской стоял хромированный штатив с капельницей. Игла была воткнута в вену левой руки, и Монгол иногда, скосив зрачки в узких щелках глаз, смотрел на то, как розовая прозрачная жидкость, похожая на молодое вино, капля за каплей втекает в его тело. Жидкости в бутылке становилось все меньше и меньше, а Карл все не появлялся.
Рядом с инвалидной коляской на столике лежал мобильный телефон. Стоило взять его в руку, набрать Карла и узнать, что с ним. Но казначей воровского общака к трубке не притрагивался. Час еще не прошел, и позвонить Карлу – значило показать, что ему не доверяют. Смотрящий был вправе приехать и минута в минуту.