Эззедин помолился, возблагодарил Аллаха. Он напомнил себе, что олицетворяет здесь силу и уверенность перед лицом бесконечных странностей, угроз здоровью и крепости ума. Он должен упрочить тела соотечественников (включая собственное) и снабдить их умы защитой против всего, что в этой стране было неправильным: полуобнаженных женщин, еды, тумана, грязи, опьяняющих напитков, интеллектуальной мягкости, бытующих на острове разновидностей ложной веры с ее ревностными сторонниками. В те дни, когда доктор мог нормально работать и дышать, чувствовать благодарность и надежду на будущее, а не горечь и страх, он засыпал, напоминая себе, что честно заработает награду по возвращении. Прикосновение Саруки станет воздаянием за храбрость перед лицом этих противоестественных созданий; смех Исмаила — за то, что он слушал их разговоры; приготовленные Сарукой яства — за кислые фрукты, которыми его угощали в хлипких дворцах; компания Исмаила, его маленькая рука в отцовской руке — за насмешки христиан, произнесенные шепотом.
И он просыпался, готовый снова приступить к своим обязанностям. Помимо общения с англичанами и пересказывания их речей ненасытному в своем любопытстве Джаферу бин Ибрагиму, Эззедин составлял гороскопы для посла и занимался жалобами других соотечественников на их физическое состояние: раздавал порошки и мази от болезней желудка и высыпаний на коже, готовил полезный бальзам для тех, кого угораздило развлечься с какой-нибудь англичанкой. В оставшееся время он изучал местные травы и растения и все больше сближался с алхимиком-астрономом королевы и натурфилософом доктором Ди. Этот добрый христианин с интересом беседовал с Эззедином. Обнаружилась удивительная вещь: доктор Ди обладал значительными познаниями в математике и медицине и даже читал переводы Аверроэса, Авиценны и аль-Хорезми. Двое мужчин сидели рядом на пиру в посольстве, потому что так устроил бин Ибрагим. «Мне говорили, вы оба любите рассматривать траву и грязь. Возможно, он знает секреты, которыми поделится с вами».
После этого празднества Ди пригласил Эззедина к себе домой, и бин Ибрагим одобрил визит, утвердив свою власть — с течением времени она делалась все более явственной — и контроль над передвижениями людей из посольства. «Потом расскажете мне, чему вы там научились. Если ему ведомы лекарства, о которых вы не знаете, проявите предприимчивость — и султан будет доволен. Если он захочет поведать об использовании королевой магии для ведения войн с иноземцами или переговоров с нами, еще лучше. Любые гороскопы, которые он составил для придворных, вы должны запомнить и немедленно пересказать мне».
Но про интриги или дворцовые тайны они совсем не говорили. Вместо этого ученый муж Ди застенчиво продемонстрировал своему новому другу философские инструменты для чтения по звездам, библиотеку и собственную стеклянную оранжерею для выращивания лекарственных трав. Все это значительно превосходило то, что Эззедин ожидал увидеть за пределами турецких или мавританских земель, и он похвалил хозяина дома, выразив надежду, что когда-нибудь сможет отплатить ему тем же, показав обширные чертоги, выделенные ему для ученых занятий в Новом дворце. Ди охотно принял приглашение, искренне желая совершить такое путешествие, и Эззедин был рад пробудить в англичанине некоторую зависть к знаниям магометан. Ди даже с сожалением признал, что построенное на средства султана, скорее всего, затмит то, что можно соорудить в Англии, где «люди слишком часто нервничают, узнавая о вещах, противоречащих их драгоценным заблуждениям».
Доктору Эззедину понравился доктор Ди — он понравился бы ему при любых обстоятельствах. Эззедин восхищался мудростью христианина, который мог шагнуть навстречу свету, увидеть проблески истины во тьме. Когда Ди однажды увез его за пределы Лондона в лес, где принялся по-латыни объяснять щедрость английской земли, Эззедина глубоко тронули энтузиазм и познания собеседника, а также обилие чудес, которые скрывали в себе чужеземные заросли. То был крайне редкий момент, когда Эззедин не стремился немедленно умчаться прочь с отвратительного острова.